Встречный бой
Шрифт:
Девушка кивнула, подняла плазмаган.
Выстрелы зазвучали, стоило четверке форсеров выйти на открытое место. Застрочил пулемет, длинная очередь прошла рядом с Пабло, пули зацокали по мортире.
— Укуси меня дьявол! — заорал Пабло на всю улицу.
Начав стрелять, пулеметчик обнаружил собственную позицию. Испытывая что-то вроде мстительной радости, Марта нажала гашетку, и плазмоид влетел в окно на третьем этаже.
Там хлопнуло, пулемет замолчал.
Четверо бойцов во главе с Антоном проникли в подъезд.
Со звоном выбив остатки стекол, вылетело человеческое тело, запущенное с такой силой, что врезалось в стену противоположного дома и, оставив кровавый отпечаток, шмякнулось наземь.
— Ого! — пробормотал один из патрульных, поддерживающих раненого товарища под руки.
— Да, мы всегда такие, — небрежно проговорила девушка.
Окно она держала на прицеле, но больше для вида.
Когда все стихло, Марта вздохнула с облегчением, но тут же безмолвие сменилось воплем животного ужаса.
— Кого-то пытают? — спросил второй патрульный, со следами сажи на лице.
— Не знаю, — ответила девушка, с удивлением вслушиваясь в приближающиеся звуки.
Разъяренный Пабло вылетел из дверей подъезда, точно плазменный заряд. Под мышкой у него торчал вопящий человек.
— И не надо так орать! — проговорил Пабло назидательно. — Твой приятель чуть не оставил меня без оружия, а я всего лишь лишу тебя жизни! Ты будешь умирать медленно и мучительно, прямо тут, на улице, чтобы твои приятели увидели…
— Отставить, — из дома вышел Антон. — Убить всегда успеешь. Сначала хотя бы допросим. Эй, Стефан, где там у нас переносной пыточный набор?
Человек дернулся и обвис. Услышанное он принял всерьез.
Сын Земли.
13.
За окном с легким шелестом раскачивались кроны широколистных деревьев, отдаленно напоминающих пальмы, и звук этот успокаивал, заставлял расслабиться, забыть о боли и тревоге.
Если перегнуться через подоконник, можно было разглядеть выложенные каменными плитками дорожки, аккуратно подстриженные клумбы, а еще дальше — океан, синий-синий, точно поле, заросшее миллионами незабудок.
Но вставать Роберту пока не разрешали, и пейзаж за окном он видел только один раз, в тот день, когда его только привезли сюда.
Когда-то это место называлось «Дом отдыха „Залив“, но после начала войны сменило имя на „Первый тыловой госпиталь“. Вместо отдыхающих тут появились деловитые врачи, библиотеки и процедурные приспособили для операций, а в коридорах запахло лекарствами и кровью.
— Эх, хорошо, — один из соседей Роберта по палате, чернокожий малый по имени Марек, зевнул. — Так бы век тут и оставался…
Голос его звучал довольно уныло. Роберт знал, что Марек полностью оправился от раны,
— Да, планета хорошая, — согласился другой раненый, прозванный «Сахарным» из-за совершенно седых волос.
В сочетании с молодым лицом это выглядело дико.
Атлантис стал одной из первых земных колоний. На нем не нашлось полезных ископаемых, зато выяснилось, что мягкий климат и полное отсутствие агрессивной флоры и фауны искупает этот недостаток с лихвой.
Атлантис превратился в мир-курорт, миллионы землян и обитателей других колоний загорали под его ласковым солнцем, катались на водных лыжах и ныряли на поразительно красивых рифах.
Война пока не явилась сюда, но выслала разведчиков — боль и смерть.
Дверь отворилась и внутрь заглянула улыбающаяся девушка в белом халате, оглядела раненых.
— Как вы тут? — голос этой сестры оставался жизнерадостным всегда, даже когда она находилась около умирающего, и за это все без исключения обитатели их отделения любили ее, чисто и искренне, без малейшего признака похоти.
— Отлично, Жанна, — ответил Марек и сел на кровати так, что та скрипнула.
Роберт кивнул, Сахарный улыбнулся и даже четвертый обитатель палаты прохрипел что-то из-под скрывающих лицо бинтов.
— Вот и хорошо! — почти пропела девушка, заправляя под шапочку выбившийся темный локон. — А то господин заведующий обход затеял. Скоро будет у вас. Так что будьте хорошими мальчиками, ладно?
— Без вопросов, — ответил Сахарный.
Где он поседел, никто не спрашивал, но каждый слышал, как молодой человек с белыми, как молоко, волосами и бровями кричит по ночам.
Роберт и сам несколько раз просыпался в холодном поту, ощущая, как колотится сердце. Царящая вокруг тишина, нарушаемая лишь храпом и сопением, казалась жуткой, давящей, хотелось ощутить надежную тяжесть бронекостюма, а в руки взять автомат…
Об этих приступах Роберт не рассказывал никому.
Жанна выпорхнула из палаты, а еще через пять минут дверь открылась. Внутрь шагнул заведующий госпиталем, высокий и носатый, точно верблюд. Блеснули старомодные очки.
Среди раненых заведующего ласково именовали Профессором.
— Так, что тут у нас? — спросил он голосом раскатистым и бодрым до отвращения.
— Вот… — лечащий врач, ухитрившийся протиснуться сбоку, шепнул что-то на ухо начальству.
— Ага, — Профессор повернулся к Сахарному. — Как ваше плечо? Приступы боли повторяются?
Разговаривая с каждым раненым, заведующий обходился двумя-тремя фразами, потом изрекал что-либо умное в сторону лечащего врача и, довольный результатом, переходил к следующей «жертве».
Роберт, как расположившийся дальше всех от двери, оказался последним. Профессор долго рассматривал его ногу, затем покачал головой и сказал: