Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы
Шрифт:
Дома она прошла в пустую комнату, легла на диван и закрыла глаза. И сразу в памяти возникло лицо Вадима – как он посмотрел на нее перед поцелуем. Она снова испытала чувство страха и одновременно восторга, нахлынувшее на нее в тот момент. Делать ничего не хотелось: ни читать, ни куда-то идти, даже шевелиться. Хотелось только одного: увидеть ЕГО. И почему я не поехала с ним в аэропорт, с сожалением подумала она, можно было побыть вместе еще часа два или даже больше – вот дура! Ведь до следующей встречи уйма дней – и чем их заполнить?
– Настенька, иди обедать, – позвала ее Нина.
– Не хочется, –
– Ты чем-то расстроена? – Тетя зашла в комнату, села в кресло и встревоженно посмотрела на Настю. – Что случилось?
– Да нет, все в порядке. Просто полежать захотелось. Сейчас встану.
– Да ты лежи, лежи. Не хочешь, не говори. Только я же вижу: ты ушла веселая, а вернулась сама не своя.
– А ты вспомни, что тебя в ее возрасте больше всего волновало. – Юрий тоже вошел и сел рядом с женой. – Любовь – ведь так? Девушке через неделю семнадцать – не может быть, чтобы не была влюблена. Дай-ка я угадаю. Олег мне рассказывал, как они год назад возвращались из Питера с молодым человеком – его Вадимом, кажется, звали. Они встретили его в Эрмитаже. Ну-ка, признайся, племяшка, ты сегодня там была?
Настя молчала.
– Значит, была, – удовлетворенно кивнул дядя, – вот и вся причина. Или не встретились, или поссорились: одно из двух. Угадал?
– Одно из трех. – И Настя сердито отвернулась к стенке. – Я хочу подремать, извините.
– Тебе бы в следователи. – Нина встала, потянув мужа за рукав. – Идем, оставь ее в покое. Не горюй, детка, все образуется. Любовь – она как качели, то вверх, то вниз. Полюбят и тебя, никуда не денутся. Ты ведь у нас умница и красавица – как такую не полюбить?
Они ушли. А Настя полежала-полежала и незаметно уснула – до самого вечера. Вечером встала, поужинала и до трех часов ночи смотрела телевизор. На экране раскованные девицы не старше ее самой, едва познакомившись с молодыми людьми, без малейшего стеснения сбрасывали одежду и вскоре оказывались с ними в постели. Неужели им ни капельки не стыдно? – размышляла девушка, ведь они это проделывают при всех. Даже если не по-настоящему.
– И что ты об этом думаешь? – вдруг услышала она вопрос Нины, – та незаметно приоткрыла дверь и некоторое время наблюдала за происходящим на экране.
– Омерзительно! – искренне вырвалось у Насти, с загоревшимся лицом нырнувшей под одеяло. Что теперь тетя Нина будет думать о ней? Скажет: вот развратница!
– Правда? – неожиданно обрадовалась та. – А то я уже стала думать, что вашему поколению нравится это свинство. Если б мои дети такое вытворяли, я б им ноги повыдергивала. Но, похоже, нынешняя молодежь не видит тут ничего особенного. Да ты не тушуйся, смотри, если интересно. Это я так.
Но Настя уже выключила телевизор и притворилась спящей. Тетка еще немного постояла в дверях, но видя, что племянница не склонна продолжать разговор, тихонько прикрыла дверь.
Последующие дни неторопливо текли унылой чередой, не принося никакой радости. Настя даже рассердилась на себя: ведь так мечтала о Питере, стремилась сюда. И вот он, Питер, рядом, наслаждайся, сколько хочешь, – а она изнывает от тоски.
Каждый день она обходила памятные места, где гуляла с Вадимом. Вспоминала, о чем они говорили, представляла, как они стояли,
– Чтоб ты скис! – мысленно пожелала голосу Настя, пряча сотовый. Подняла голову и вдруг увидела прямо перед собой билетные кассы. А чего я, собственно, торчу здесь? – внезапно пришла в голову мысль. Питером я уже насладилась. Поеду-ка домой, может, там смогу дозвониться.
И она решительно направилась за билетом.
Дядя с тетей молча выслушали ее и не стали отговаривать. Помогли собраться и проводили на вокзал. Лежа на верхней полке, Настя всю дорогу мысленно подгоняла еле плетущийся поезд, который останавливался едва ли не на каждом полустанке. Когда миновали Москву, она, наконец, решилась. Достала мобильник и уже набрала половину его длинного номера, как вдруг внезапная мысль остановила ее. – Он ведь тоже мог бы позвонить тебе, – сказала мысль. – Но ведь не звонит. А если не звонит, значит, не скучает. Так зачем же ты навязываешься?
– Но, может, еще далеко и нет связи, – возразила она мысли. – Тогда тем более незачем, все равно не дозвонишься, – упорно твердила та. – Наберись терпения и жди. Если ты нужна ему, позвонит. А сама не смей! Имей гордость.
– Ладно, – согласилась Настя с мыслью. – Буду ждать. Не буду думать о плохом, не звонит, значит, не может. Наверно, у него сотовый сел, и негде зарядить. Или деньги на счету кончились, – да мало ли что могло помешать дозвониться. Может, там вообще связи нет – горы все-таки. Правда, год назад он до отца дозвонился – когда у нас колесо отвалилось. Но тогда мы были намного южнее.
Господи, до чего же хочется увидеть его или хотя бы услышать – просто нет терпения. А чего я мучаюсь? У меня же есть фотокарточка.
Она достала из сумочки снимок, сделанный питерским фотографом – на нем они с Вадимом, держась за руки, стояли на фоне Адмиралтейства и щурились на солнышке. Положила фотографию на подушку, легла на живот и уставилась на нее. И ей постепенно стало легче. Тоска отпустила и появилась возможность жить дальше, даже есть захотелось. Принесли чай. Она достала сверток с пирожками и курицей, которыми заботливо снабдила ее Нина, перекусила и, чтобы время прошло быстрее, завалилась на боковую.
За всю дорогу Вадим так и не позвонил. Ее поезд останавливался в их городе на десять минут и следовал дальше к морю. Может, и мне поехать до Адлера, вдруг подумала Настя. Грибных денег у меня хватит. А там до Вадима рукой подать. Вот он, наверно, обрадовался бы.
– А ты в этом уверена? – вернулась осторожная мысль. – Ведь до сих пор не позвонил, хотя уже наверняка связь есть. Может, он о тебе уже и думать забыл. Слезай-ка ты с поезда да ступай восвояси. Не навязывайся.