Встретимся во сне. История, написанная лапой
Шрифт:
А камертон – это такая маленькая дудочка: в неё дуют, из дудочки звучит какая-нибудь нота, и по этой ноте настраивают музыкальный инструмент. Пианино, например. Или гитару. Или флейту. Вот дедушка был флейтист, только он давно уже не играл, ну, руки уже не те, он говорил, и слух тоже не тот… Но он хороший был флейтист, его очень все уважали на работе. И он этот маленький белый камертон всегда с собой носил, как талисман. Ну и привычка была такая: идём, идём, а он камертон достанет – и как дунет! И звучит нота ля: ля-а-а-а-а! И все оборачиваются. В общем, необычный
И вот он камертон достаёт из кармана пиджака, обтирает его платочком со всех сторон, подходит поближе к воде и уже замахнулся…
Тут я кричу: «Дедушка, так камертон утонет, ты что!» А он усмехается: «Не утонет: лягушка схватит!»
И вот полетел камертон над водой… Полетел над водой, закрутился в воздухе и почти уже упал в воду. И вдруг из воды выскочила лягушка, такая прикольная вся, пупырчатая, и ка-ак схватит ртом камертон! А камертон ка-ак задудит! А лягушка ка-ак перепугается! Выплюнула камертон, квакнула обиженно и снова в воду спряталась.
Мы с дедушкой долго смеялись: надо же, лягушка-музыкант! На камертоне сыграла! Так шли до дому и всё смеялись. А вечером я нарисовал лягушку с камертоном во рту и подарил дедушке.
А иногда дедушка брал флейту. Гладил её, что-то тихо ей шептал, как будто рассказывал… А ещё иногда, совсем редко, например в начале декабря, когда темнеет рано-рано, и от этого как-то грустнее, чем обычно, дедушка осторожно, стараясь потише, чтобы не раздражать соседей, играл на флейте. Дрожащими руками, не всегда попадая в правильные отверстия, но всё-таки играл. И флейта тихонько, жалобно пела. И дедушка закрывал глаза и дудел, и за окном было темно, а у нас горел торшер, и дедушка играл, и я смотрел на него и думал, какой он хороший.
А теперь его нет, он только приходит во сне и душит меня, душит… И не даёт мне вырваться на свет… Почему это, Кефирыч?
– Мяу… – Это уже я, Кефирыч, ему отвечаю.
Вот так мы с Лёвой и болтаем. И за окном уже темно – как тогда, когда наш дедушка тихонько играл на флейте. А Лёва снова вспоминает про свои страшные сны, и как Надежда Викторовна за ним бежит с учебником и бормочет, как робот, например, такое:
«Купили пять метров ткани в горошек и семь метров такой же ткани в полоску сколько стоит каждый кусок ткани если всего заплатили триста шестьдесят рублей…»
– А я, Кефирыч, ничего не понимаю и только думаю, зачем купили эту ткань? И кто её купил? Представляю зачем-то, какие это люди, как они пришли в магазин покупать ткань. Может, это были пожилые женщины. А может, молодые. Может, мама с дочкой. И дочку зовут Валя. А почему бы и нет? Мне нравится Валя, ну, ты знаешь, Кефирыч: которая за первой партой, потому что у неё зрение плохое. Которая в пятом подъезде живёт. Вот, она мне нравится, так что пусть ту девочку из задачи тоже зовут Валя.
< image l:href="#"/>Глава
в которой Лёва не может без меня, а я не могу без чесания за ушком
– Я что, ветеринар? – Доктор спрашивает удивлённо.
Ну, просто Лёва меня с собой привёз.
Ему так легче.
Мы в коридоре сидим.
А сперва ехали на машине. Да, мяу, забыл сказать, что у нас есть машина. Старенькая, правда, и вечно ломается. Но на новую опять же денег нет. Да и любит Лёвин папа свою развалюшку. Он сам её так называет, мяу. Вот и сегодня – заводил её, заводил, а она всё не заводилась. И он тогда погладил машину по старенькому салатовому боку и сказал: «Ну, развалюшка, ну ты чего? Давай уже, не капризничай!»
И машина сразу же завелась. Потому что, когда тебя гладят и ласково называют развалюшкой, не завестись – это уже просто свинство, мяу.
А я люблю в машине ехать. Сидишь себе у Лёвы на коленях, глазеешь в окошко, а там – разные виды! Снег, люди, магазины, кошки даже иногда… В общем, очень познавательная поездка получается. Если бы ещё развалюшка не капризничала постоянно: то заглохнет, то бензином завоняет, то ещё чего… Но всегда, рано или поздно, довозит куда надо. Вот и до поликлиники довезла.
Вот мы и сидим, ждём приёма.
Лёва с мамой и папой сидят на стульях у кабинета, а я – по-прежнему на руках у Лёвы. Меня сперва не хотели пускать в поликлинику – мол, нельзя с животными! Строгая женщина в гардеробе прямо кричала:
– Если все с котами будут приходить, так это что получится?
– Получится, что все с котами, – Лёва говорит.
Ну логично же? Логично! А женщина ещё хуже разозлилась почему-то:
– Сегодня – с котами, завтра – с собаками, а послезавтра – со слонами начнут приходить? А убирать за слоном кто будет? Зинаида, конечно!
Откуда в нашем городе слоны? И кто такая Зинаида? Очень меня интересовали эти вопросы, я вообще кот любопытный, но что я мог сказать? Только «мяу».
– Мяу, – говорю.
– Ну посмотрите, какой он миленький у нас. – Мама Лёвы чуть не плачет. – И мальчику без него правда плохо! Ну мы кота даже не выпустим на пол, он будет у него в курточке сидеть!
– Нет, я сказала!
Вот ведь вредная тётя попалась.
На крик ещё одна подошла.
– Ты чего, Зинаида? – спрашивает.
Вот эта, вторая, ничего. Не злая. Улыбнулась и почесала меня за ушком. А мы, коты, когда нас за ушком чешут, сразу можем о таком человеке сказать: наш человек.
Ну и заодно я понял, что злую тётку зовут Зинаида. Только со слонами всё ещё непонятно, откуда они в нашем городе возьмутся. Разве если из зоопарка привести или из цирка. Но у нас в городе ни цирка, ни зоопарка опять же. Так что – загадка. Одним словом – мяу.
– Да вот, Ириш, приволокли кота и хотят, чтоб я их раздела, да ещё и к доктору пустила! – возмущается Зинаида.