Вся la vie
Шрифт:
Вторая – интеллигентнейшая, образованнейшая тбилисская осетинка – жила у нас. Тогда случилась Дубровка, и она не могла снять даже комнату, как «лицо кавказской национальности». Ей было плохо – в другом городе остались муж и двое детей. Она скучала по ним и плакала на кухне. Рассказывала про нянь своих детей, домработницу, богатый хлебосольный дом, который рухнул в одночасье, когда началась война. Я покупала ей валерьянку… Мы решили расстаться по обоюдному согласию – чтобы сохранить ее чувство собственного достоинства и мои нервы.
Последняя няня уволилась сама. В другой семье ей предложили на сто долларов больше.
Муж говорит, чтобы я не переживала. Я не виновата, что она стала искать другую семью. Няня – это такой же бизнес, ничего личного.
Сейчас мне нужно найти новую няню,
Первую няню – Татьяну Михайловну – мы не искали. И она нас не искала. Мы сняли дачу на лето – грудному ребенку нужен чистый воздух. Татьяна Михайловна была домработницей у нашего хозяина и за отдельную плату помогала мне мыть полы. Утром развешивала на веревке семейные трусы хозяина, готовила азу по-татарски и бежала на нашу половину участка. Споро мыла полы и говорила:
– Давай посидимкаем.
Это означало, что я могу делать что хочу – мыть посуду, перетирать ребенку яблочное пюре, а Татьяна Михайловна будет про жизнь рассказывать. Для нее было главным, чтобы моя спина находилась в пределах видимости.
Ей пятьдесят, приехала в Москву на заработки. Искала работу с проживанием. Всю жизнь отработала в столовой. Повар высшей категории. Хозяин ее взял, потому что не дурак пожрать. «За семьей» скучает. Дома внучок остался и невестка-змеюка. В квартире хорошей, трехкомнатной. А там все: два ковра в зале – на стене и на диване, палас в маленькой комнате, фарфоровый сервиз. А сын здесь, в Москве, гастарбайтер на стройке. Она его и пристроила. Тот не хотел ехать, а жрать хотел. Да еще невестка-змеюка отговаривала мужа ехать. Думала, муж в Москве бабу заведет. Правильно думала. Сынок с продавщицей спутался. Тоже змеюка еще та. Хозяин, конечно, тот еще «подарочек». Жмот. На рынок пошлет, так все до копейки проверит. А у него еще квартира в Москве. Сдает за тыщи. Жмотяра. И паскудный мужичонка. Сороковник. А ни жены, ни детей. Все на себя тратит – на жратву да на бутылки. А кому добро достанется? Есть у него баба постоянная. На выходные приезжает. Уже два года приезжает. Замуж хочет – у нее сынок-подросток. Так понятно, зачем ездит. А этот не женится. Щас, разбежался.
Сколько раз уходить собиралась! А он как сядет за стол, как начнет есть, так и не уйдешь. Очень аппетитно ест. И все, что ни поставишь. А она стоит и смотрит. И решает остаться.
Ушла Татьяна Михайловна от любившего пожрать хозяина из-за сына. Тот остался без работы и без жилья. А назад, на родину, в трехкомнатную квартиру, к жене, к сыну, уезжать не хотел. Продавщица же здесь, в Москве, оставалась. Хотя она наоборот говорила, чтобы он ехал – разводиться. И билеты готова была сама оплатить. В оба конца. Но сын Татьяны Михайловны разводиться совсем не собирался. Ни холодно ему, ни горячо от этого штампа в паспорте. А развод – это же с женой разборки устраивать, в загс идти. Мороки много, а толку – хрен. Не на продавщице же жениться. Тем более что она и аборт сделала. Ума хватило. В общем, он к маме вернулся. В том смысле, что Татьяна Михайловна сняла комнатушку в Подмосковье. Даже не комнатушку, а терраску на даче. Холодную. Сына пристроила – дачу, типа, охранять, снег на дорожках чистить… Утром вставала, шла к колодцу за водой, грела, умывалась сама. Ставила ведро на медленный огонь – чтобы сын проснулся и водичка была горячая. Готовила завтрак. Мыла посуду и ехала к нам – няней работать. Почему я ее взяла? Потому что Вася замолкал, стоило Татьяне Михайловне взять его на руки. Потому что он уплетал за обе щеки то, что она готовила. А мою кашу размазывал по детскому стулу. Потому что она его быстро перепеленывала – жестким пеленанием, – и он тут же засыпал. А у меня никак не мог – размахивал ручками и сам себя пугал. Потому что когда у него болел животик, Татьяна Михайловна клала его себе на обширную грудь и засыпала сама. Под ее храп, на разметавшейся
Летом мы уехали на дачу, а Татьяна Михайловна – в отпуск на родину, внучка повидать. Договорились, что она приедет на день раньше, чем мы вернемся, уберет квартиру, а мы ей оставим на журнальном столике отпускные. Мы вернулись. Квартира была убрана. Денег на журнальном столике не было. Татьяны Михайловны тоже. Замки мы не меняли – Татьяна Михайловна правда зацеловывала Васю, когда думала, что ее никто не видит. Я не знаю, почему она пропала. И куда пропала, тоже не знаю. Когда кинулись – ни телефонов, ни паспортных данных, ни фотографии. Ничего. Странно даже. Мне кажется, что она вернулась к бывшему хозяину. Он ее звал назад, обещая повысить зарплату. А сын, наверное, нашел работу, и у него появилось жилье. Все правильно.
Тамару Георгиевну мы нашли через агентство. Решили сделать все по-человечески – анкеты, собеседования. Тамара Георгиевна сидела в коридоре и явно нервничала. Два высших образования, колоссальный опыт работы и больные глаза. Я взяла ее из-за больных глаз. Тамара Георгиевна была тбилисской осетинкой. С точки зрения анкеты – хуже не бывает. Мало того что тбилисская, так еще и осетинка. Шансы устроиться на работу – на уровне удачи, в которую никто не верил.
Тамара Георгиевна пекла осетинские пироги со свекольной ботвой и пела ребенку «Сулико» по-грузински. Она редко улыбалась. Только тогда, когда звонила домой.
Дома – в Кирове – у Тамары Георгиевны остались сын Алик и дочь Ляля. Муж еще. Замуж Тамара Георгиевна вышла поздно – уже после института. Сватались многие – Тамара была видной девушкой, из богатой семьи – с нянями и помощницами по хозяйству. Но Тамаре никто не нравился – то глупый, то некрасивый, то болтун… Замуж Тамару выдал отец – за сына друга. Потому что сколько можно? Уже люди говорить стали. Тамара хотела мужа полюбить, но не смогла – не за что. Не читает, музыку не слушает, в театр не ходит. Правда, когда через год, через два, через три после свадьбы Тамара не могла забеременеть, люди опять стали говорить: замуж поздно вышла – в двадцать шесть, родить не может. Муж гулять начал – Тамара знала, но молчала. Считала себя виноватой в том, что ребенка нет. А когда уже сил никаких не было, уже уходить собралась от мужа, оказалось, что беременна. И сына родила. Как положено. Алика. Пироги напекли, родственников позвали. Через два года дочка появилась – Лялечка. Но муж все равно гулял. А теперь куда уйдешь – двое детей.
Мужа Тамара не любила, а когда война началась – возненавидела. Он мужчина, а детей защитить не может. В школу приходили люди с автоматами и спрашивали, кто какой национальности. А Алик вставал всегда и говорил: «Я – грузин». Лялечка молчала. А Алик не мог промолчать. Возвращался из школы и сверкал глазами. Спрашивал: «Мама, почему?» А что она могла ему ответить? Лялечка просто плакала. Тамара просила мужа – давай уедем в Москву, к родственникам. У Тамары в Москве сестра троюродная, замужем за москвичом. Но сестра же. Приютит на первое время. Здесь только хуже будет. А муж не хотел ехать.
Я знала, что Тамара Георгиевна с детьми просидела три дня в подвале – в заложниках. Подробности она не рассказывала. Только губы в белую ниточку превращались, и как будто пелена глаза застилала. После этого муж согласился уехать. Но не в Москву, как просила Тамара, а в Киров, где жил его двоюродный брат. Уехали. Сначала было ничего – купили квартиру, гараж. Тамара Георгиевна продала свое золото. Дети учились. Она работала в институте. У мужа была своя фирма. А потом все снова рухнуло. Фирма вместе с мужем. Муж, оставшись без работы, лежал на диване и смотрел в стену. Ругался. Орал на детей. А потом женщину себе завел. Тамара Георгиевна так и говорила – не бабу, не любовницу, а женщину. К ней уходил. Тамара Георгиевна работала, бегала по частным урокам. Кормила всю семью. В Москву она уехала, к троюродной сестре, после того как муж, вернувшись от любовницы, ее ударил. Не избил, просто ударил. За то, что не так посмотрела, не то сказала. Страшнее было другое – это сын видел. И за мать не вступился. Тамара Георгиевна собрала чемодан и уехала.