Вся правда о Муллинерах (сборник)
Шрифт:
В этот миг Джорджу нестерпимо хотелось узреть отряд полицейских, вооруженных увесистыми дубинками, но нигде не было видно даже дворняжки.
— Я давно хотел побеседовать с вами, — любезно сказал незнакомец.
— Н-н-н-неужели?
— Да. Я хочу узнать вашу точку зрения на человеческие жертвоприношения.
Джордж сказал, что не одобряет их.
— Но почему? — изумился незнакомец.
Джордж сказал, что затрудняется объяснить.
Не одобряет, и все.
— Полагаю, что вы заблуждаетесь, — сказал император. — Мне известно, что появилась философская школа, проповедующая сходные
Он указал на хранилище фонарей, швабр и прочих полезных предметов, с которым они как раз поравнялись. Это было темное зловещее помещение, пропахшее керосином и носильщиками, и Джорджу, бесспорно, меньше всего хотелось затвориться там с собеседником, исповедующим такие странные убеждения. Он попятился.
— Только после вас.
— Никаких штучек! — подозрительно предупредил его собеседник.
— Ш-ш-ш-штучек?
— Да. Не заталкивать внутрь, дверь не запирать, не поливать в окно водой из кишки.
— К-к-к-конечно, н-н-н-нет.
— То-то! — изрек император. — Вы джентльмен, я джентльмен. Мы оба джентльмены. Кстати, у вас есть с собой нож? Нам понадобится нож.
— Нет. Ножа нет.
— Ну что же, — сказал император. — Придется нам поискать что-нибудь другое. Без сомнения, мы сумеем найти выход.
С величавым добродушием, которое так ему шло, он рассыпал еще одну горсть золотых монет и вошел в кладовку.
Запереть дверь Джорджу помешало не слово, которое он дал как джентльмен джентльмену. Вероятно, в мире нет семьи, все члены которой столь скрупулезно исполняли бы каждое свое обещание, как Муллинеры, однако я вынужден сказать, что Джордж, окажись у него под рукой ключ от этой двери, тут же запер бы ее без малейших колебаний. Но ключа под рукой у него не оказалось, и ему пришлось просто ее захлопнуть. Затем он отскочил от нее и помчался прочь по платформе. Донесшийся сзади грохот как будто указывал, что у императора вышли нелады с керосиновыми фонарями.
Джордж использовал свою фору наилучшим образом. С неимоверной быстротой покрыв расстояние, отделявшее его от поезда, он вскочил в свое купе и нырнул под сиденье.
Там он притаился, дрожа всем телом. Внезапно ему почудилось, что его неприятный знакомец напал на его след — дверь купе отворилась, и Джорджа обдало прохладным ветерком. Однако, бросив взгляд вдоль пола, он увидел женские лодыжки и испытал неимоверное облегчение. Однако оно не заставило его забыть о хороших манерах. Джордж, сама галантность, плотно зажмурил глаза.
Раздался голос:
— Носильщик!
— Слушаю, мэм?
— Что это за суматоха возле станции?
— Из приюта сбежал умалишенный, мэм.
— Боже мой!
Голос, несомненно, добавил бы еще что-то, но тут поезд тронулся. Затем раздался глухой звук, будто весомое тело опустилось на мягкое сиденье, а вскоре зашуршала газетная бумага. Поезд набрал скорость и запрыгал на стрелках.
Джордж впервые отправился в путь под диванчиком железнодорожного вагона, но, хотя он принадлежал к молодому поколению, по общему мнению жаждущему новых впечатлений, в эту минуту новизна
Как ни мало он знал о женщинах, ему было известно, что прекрасный пол имеет привычку пугаться при виде мужчин, выползающих в купе из-под диванчиков. И свое выползание он начал с того, что высунул голову и обозрел местность.
Все выглядело многообещающе. Женщина на противоположном диванчике была погружена в чтение газеты. Бесшумно извиваясь, Джордж извлек свое тело из тайника и движением, которое было по силам только человеку, занимающемуся по утрам шведской гимнастикой, перебросил его на угол диванчика. Женщина продолжала читать газету.
События последней четверти часа заставили Джорджа позабыть о миссии, которую он возложил на себя, выходя из приемной специалиста. Но теперь, в спокойной обстановке, он понял, что время, за которое он мог бы успешно завершить курс лечения в первый день, стремительно убывает. Специалист рекомендовал ему побеседовать с тремя незнакомыми людьми, а пока он успел поговорить только с одним. Правда, этот один был весьма внушительным собеседником, и менее совестливый молодой человек, чем Джордж Муллинер, мог бы счесть себя вправе засчитать его за полтора искомых незнакомца, а то и за целых двух. Однако в Джордже жила упрямая муллинеровская честность, и он не позволил себе передернуть факты.
Джордж собрался с духом и откашлялся.
— Кха-кха! — начал он и, открыв бал, улыбнулся обаятельной улыбкой, а затем подождал, давая своей спутнице сделать следующий ход.
Следующий ход его спутница сделала на семь-восемь дюймов вертикально вверх: она уронила газету и уставилась на Джорджа, побелев от ужаса. Легко вообразить, что именно так Робинзон Крузо смотрел на отпечаток босой ноги в песке. Она твердо знала, что сидит в купе одна, и вдруг — о! — в нем прозвучал чей-то голос! Лицо у нее задергалось, но она ничего не сказала.
Джордж, со своей стороны, испытывал некоторую неловкость. В присутствии женщин его природная застенчивость возрастала вдвое. Он никогда не знал, что бы такое им сказать.
И тут его осенила счастливая мысль. Он как раз покосился на часы и обнаружил, что их стрелки указывают половину пятого. А он знал, что примерно в это время женщины всегда рады выпить чашечку чая, и, к счастью, в его чемодане покоился термос, полный этого напитка.
«Простите, не могу ли я предложить вам чашечку чая?» — вот что он намеревался сказать, но, как часто с ним случалось в присутствии слабого пола, издать он сумел лишь шелестящий звук, словно тараканиха, созывающая своих отпрысков.
Женщина продолжала смотреть на него. Ее глаза к этому моменту достигли размеров стандартных мячей для гольфа, а дыхание приводило на ум последнюю стадию астмы. И вот тут-то на Джорджа, пытавшегося произнести хоть слово, снизошло то озарение, которое часто нисходит на Муллинеров. В его памяти воскрес совет специалиста касательно пения. Выразить это вокально — вот выход!
Он не стал откладывать.
— Чай для двоих, и за чаем двое, я с тобою и ты со мною.
Тут лицо его спутницы приобрело оттенок бутылочного стекла, и в растерянности он решил выразиться яснее.