Вся правда о русалках
Шрифт:
В дихотомической определительной таблице необходимости нет, поскольку головоческа обыкновенная отличается от головочески чернозубой весьма существенным признаком — цветом зубов; зубная эмаль чернозубки варьирует от темно-серой до черноты эбенового дерева, у обыкновенной же головочески безукоризненно белые зубы (есть также данные, что зубы у чернозубки более редкие, но, поскольку обе русалки встречаются спорадически, науке до сих пор неизвестна формула их зубов).
ГОЛОВОЧЕСКА ЧЕРНОЗУБАЯ
РУБАШКА РУСАЛКИ (№ 49)
Ф. Вахе из Кассааре.
Как-то раз вздумал один парень отдохнуть на бережку реки Эмайыги под Кярла, на травке поваляться. И вдруг выходит из реки красивая молодая женщина и велит у нее «в голове поискать».
Парень тут же смекнул, что дело нечисто, но отказаться не осмелился. Поискал у женщины в голове.
Получив подарок, парень стал посмелее. Сказал: «У тебя зубы черные, все равно как у русалки!»
После этих слов женщина исчезла с глаз. Тогда парню стало ясно, что он имел дело с русалкой. Однако рубашку он долго носил.
Однажды у парня спросили, где он достал такую прочную рубашку.
Он ответил: «У русалки!»
После того парень пропал. На другой день его вытащили утопленным из реки, нос отъеден.
Последнее сообщение заканчивается весьма мрачно. К сожалению, оно не единственное. Немецкий исследователь Хольцмайер («Осилиана», 1872) также говорит о русалках, которые, высунувшись из воды, предлагают прохожим серебряные топоры. Если кто-нибудь соблазнится принять предлагаемое, русалка тут же тащит его в воду. А если это не удается, русалка будто бы откусывает у взявшего топор нос или еще какой-нибудь член. Жуткая история, если это соответствует действительности…
Теперь еще об одной, более поздней встрече; она произошла в 1971 году, и о ней рассказал пожилой рыбак Я. Аер.
«Я так скажу: на все сто болтовне Михкеля Сарапика верить не приходится; вот когда он насчет своего удачного лова рассказывает, тут, может, и не врет. А ежели врет, так складно.
Один раз никак у него не клевало, даже щуренка паршивого не вытянул. Ну, конечно, загрустил мужик, сел На камешек, принял из фляжки утешение и задремал. Вдруг видит: стоит перед ним молодая бабенка, из себя недурная. И вот, значит, бабенка эта за плечо Михкеля тихонечко потрогала и не громко так говорить: «Поищи у меня в голове». Ну, сперво-началу-то Михкель
сказал ей пару теплых — что, говорит, у тебя стыда нет, небось сейчас не старое время, власть у нас народная, мыла в лавке навалом, и в баню сходить всякому по карману. А бабенка свое — жалостно просит, давай, мол, поищи хоть чуток, больно голова чешется, вдруг какой клещ в волосах застрял, а они, дескать, сильное воспаление вызывают. Ну, Михкель порылся у ней в волосах. Жутко они замусоренные были, Михкель выковырял несколько штук диковинных тварей, навроде тех букашек, что у карпов водятся — их рыбьими вошами зовут.
— А ведь ты здорово на водяного жителя смахиваешь, — удивился Михкель. — Цельными днями небось в воде плаваешь, что-то у крещеных людей я этаких животин не видывал.
— Да, я и вправду много в воде бываю, — скромно согласилась бабенка.
Михкель опять принялся у ней в голове искать. Букашек этих тьма-тьмущая в волосах, и все крепко к коже присосались. Тут Михкелю пришла хорошая мысль, он вытащил из кармана фляжку, в левом кармане у него завсегда коньяк «три косточки» (по-простому — денатурат), а в правом — пузырек с политурой. Ну, хоть Михкелю, ясное дело, и жалко было, ливанул он порядком и из левой, и из правой фляги на голову бабенке. Как тут у ней на голове все зверье запрыгало, забегало и давай отпадать да на траву валиться; вскорости голова подчистую от населения избавилась. Бабенка рада, чуть не пляшет, Михкеля в губы чмокнула. Михкель против такого возражать не стал, да только глядит — зубы-то у ней черным-чернешеньки. Ну, он и за это ей выдал. Бабенка слушала, потупившись. Потом потопала прочь.
И, обернувшись, крикнула Михкелю, чтоб тот еще разок рыбацкое счастье испытал. Михкель возьми да попробуй, и надо же — елки зеленые! — рыбины одна за другой так и кидаются на крючок, только снасть забрасывай. Столько рыбы добыл, что пришлось на тачке везти. И с тех пор у мужика такое рыбацкое счастье, что если бы он по должности рыбаком был, то уж не один раз героем соцтруда стал бы. Но он ловит рыбу в свободное время, в одиночку, место другим не показывает. Такой вот жадина. Его как-то раз спросили, не русалки ли, мол, тебе помогают. Он отпираться не стал, рассказал эту историю. А под конец добавил, что он, дескать, воинствующий атеист — да еще сколько вечеров в вечернюю школу ходил — и в русалок не верит. Ни вот столько не верит, ну а ежели они, окаянные, тебе рыбу предлагают, чего ж отказываться-то…
— Коли вы мне не верите, — закончил свой рассказ Я. Аер, — валяйте разыщите Михкеля, сами увидите, что я не вру: у него завсегда в одном кармане фляжка коньяка «три косточки», а в другом — бутылка политуры».
ОРУНЬИ
Здесь мы предлагаем условное название семейства, признавая, что оно не самое удачное. К сожалению, ни автор, ни его консультанты-филологи до сих пор не
Так что до тех пор, пока какой-нибудь критически настроенный читатель настоящего определителя не предложит лучшее название (все предложения и замечания будут приняты с благодарностью, как уже говорилось в предисловии), мы будем пользоваться этим. Во второе, расширенное издание нашего труда, относительно выхода которого в свет нет оснований сомневаться, мы с удовольствием внесем лучшее, более компромиссное название семейства.
Русалки всегда восхищали людей своим пением. Еще во времена Гомера. Хотя этот праотец демонологии превозносит в своей «Одиссее» песни сирен (сирены,
по составленной мною всеобщей демонологической номенклатуре, принадлежат к параллельному с русалками отряду), многие авторитеты, соприкасавшиеся как с сиренами, так и с русалками, придерживаются мнения, что между вокальным мастерством тех и других (из русалочьих, конечно, имеются в виду писклявки) существенных различий нет. А могущество пения сирен вошло в легенду. Даже в темное средневековье, когда Гомер не пользовался широкой популярностью, весьма серьезно относились к его утверждениям по поводу вокальной культуры сирен, этих полуженщин-полуптиц. Иначе отправляющиеся в длительные морские путешествия — и среди них Фернан Магеллан — не брали бы с собой в числе других припасов несколько бочек специально сваренной алхимиками антисиреновой пасты. Многолетний опыт показал, что если как следует не законопатить ею уши, то пение сирен доведет изголодавшихся по эмоциям моряков до эйфории, за которой может последовать гипнотическое состояние. Коль скоро имеет место гипноз, возможен и транс. А насчет этого состояния наша точная и свободная от идеализма Эстонская Энциклопедия (Т. 3, С. 109) сообщает: «В трансе загипнотизированный не воспринимает ни одного раздражителя, кроме слов гипнотизера (рапорт-контакт)». Таким образом, что сирены напоют, то мужики и делают.
Некоторые исследователи считают столь сильное влияние пения сирен и русалок преувеличенным, однако и современная музыкальная практика дает примеры прямо-таки непостижимого влияния эвфонии на человеческую душу. Ведь королю рока Элвису Пресли удавалось весьма тривиальными мелодиями и примитивными ритмами доводить толпы молодых людей до полного самозабвения, которое сопровождалось сокрушением мебели и случайными совокуплениями. Если же учесть, что лучшие песни русалок почти всегда стоят на значительно более высоком идейно-художественном уровне, чем обыкновенные шлягеры, и даже оказывали влияние на таких великих людей, как Петр Ильич Чайковский (к этому мы еще вернемся), то утверждение Гомера отнюдь нельзя считать недостоверным. Мнения современных русалковедов далеко не всегда совпадают с утверждениями фольклористов, но приятно отметить полное их единодушие в данном вопросе.
В последние годы музыковедческие исследования русалочьих песен получили заметное развитие. Многие весьма авторитетные музыковеды, проводившие сравнение народной и русалочьей музыки, бытовавшей одновременно (с чем же еще можно сравнивать опусы русалок, они ведь тоже являются самодеятельными композиторами), признают большую художественную ценность музыки водяного народа.
Прежде всего, русалочьи мелодии превосходят народные песни по диапазону. Если эстонские рунические мотивы часто ограничены квартой и большая секста — уже заслуживающая внимания величина, то русалки могут распевать в пределах чуть ли не трех октав. Подобная амплитуда возможна только для певиц типа Имы Сумак. Русалки открыли превосходную возможность использования своего голоса именно в полифонической музыке. Если в некоторых произведениях типа фуги сопрано неожиданно переходит в теноровую партию или наоборот, это производит на минимально разбирающегося в музыке слушателя потрясающее впечатление. Ниже мы познакомим читателей с одним такого рода музыкальным отрывком; записывавший его признался, что этот переход потряс его до такой степени, что он, не разбирая дороги, устремился с микрофоном к певице, в результате чего микрофон, забулькав, хлебнул воды. Так, к сожалению, музыкальное произведение и осталось не записанным до конца.