Вся жизнь плюс еще два часа
Шрифт:
А директор, обычно не расположенный шутить, подает серьезную реплику:
– С завтрашнего дня буфет будет открыт с утра и до вечера.
За другим столом сидят две женщины. Одна из них - маленькая, с мягкими начесанными на лоб волосами, с яркой седой прядью - ученый секретарь. Она тихо и старательно выговаривает слова:
– Садитесь с нами, Мария Николаевна, мы обсуждаем планы на лето. Это такая приятная тема, что, хотя до лета еще далеко, поговорить об этом и то большое удовольствие.
Очень грамматичная, любезная и важная женщина, выговаривает все точки и все
– Садись с ними.
– Роберт пожимает мне руку и шепчет: - Внедряйся.
– Как вы устроились, довольны ли вы своей квартирой?
– спрашивает меня ученый секретарь Зинаида.
– Благодарю вас, я пока еще живу в гостинице, но в скором времени перееду, - отвечаю я, мгновенно впадая в грамматический стиль. Теперь буду так говорить весь день.
– В нашем институте стало традицией вручать ключи от квартиры вновь прибывающим товарищам, - продолжает Зинаида все в том же духе.
– А мне не вручили.
– А мне вручили, - говорит вторая женщина, Нинель Петровна.
– Я, когда приехала, поставила чемодан, села, огляделась и как начала реветь! Вот оно, одиночество в малогабаритной квартире. Все комнаты из каких-то кусков. И квартира новая, а кажется, что в ней уже кто-то жил. Везде подтеки, все обшарпанное. Такая тоска, господи, думаю, куда меня занесло! Еще прошлась по старому городу, эта старина чертова так на меня подействовала, могу только реветь. Ну чего тебе здесь надо, чего ты не видела, ведь работала в Ташкенте, город-красавец, виноград, абрикосы ведрами!.. Реву и реву.
– Наш город также очень своеобразен, в нем надо пожить, чтобы его полюбить, и старина и родные березы, - Зинаида обводит рукой стены столовой, - всегда будут дороги русскому сердцу.
– Самое главное, чтобы был на высоте институт, - говорю я внушительно.
– Институт, институт, - бормочет Нинель Петровна, женщина-загадка.
Она ничего не делает, и не год, не два, а со дня основания института, как приехала из Ташкента. На нее даже не сердятся, с интересом наблюдая, что будет дальше. Своими крепкими белыми руками она отшвыривает всякую работу, какая только попадается на нашем научном пути. Если о ней вспомнят: вот поручим Нинель Петровне, - она поднимается, солнечно-рыжая, румяная, в пуховых кофтах, с крутыми, сильными плечами, и начинает отбиваться.
– Вы что?
– говорит она, нисколько не стремясь к научно-академическому стилю.
– Я вам девочка здесь? Вы что думаете? Кто это будет делать, я?
Директор сердито скажет:
– А что, я?
– И замолчит. Он человек деликатный, перед наглостью он пасует.
Ну, может быть, скажет укоризненно:
– Нинель Петровна, Нинель Петровна, мы можем не только попросить, мы еще можем приказать.
А она обведет собрание немигающими, несмеющимися серыми глазами, пожмет плечами и сядет на место. Она все сказала. И проходят эти дешевые номера, вот что удивительно.
– Вчера в обувном были хорошенькие кларки, - замечает Нинель Петровна.
– Мои вишневые с пупочкой сносились за месяц, вот вам, пожалуйста, англичане, - говорит Зинаида, - один вид.
– Поэтому я перестала покупать кларки, - заключает Нинель Петровна.
Мне
Директор пообедал и ушел. Тереж ушел, пошутив что-то насчет женского клуба и трудовой дисциплины. Роберт, уходя, помахал портфелем и незаметно мне подмигнул. Выехала уборщица с железным ящиком на колесиках и собирает посуду. Это почти цирковой номер: посуду кидают об железо, и она не бьется. Летят изогнутые вилки, летят тарелки и граненые стаканы.
Мы поднимаемся из-за стола. Зинаида бросает лозунг:
– Надо браться за работу. Работы всегда много.
Нинель Петровна розовеет, даже такое напоминание о работе бесит ее.
– Рвут на части, - говорит она.
Я улыбаюсь.
– А что у вас на ногах, ну-ка, ну-ка?
– спрашивает вдруг Зинаида и пристально смотрит на мои туфли.
– Кларки!
– радостно отвечаю я.
...Но уж если я не могла работать по-настоящему из-за тем N_1 и N_2, то, во всяком случае, могла делать все остальное. Остального было немало.
Во-первых, оборудование, во-вторых, бумажки, в-третьих, деньги.
Я пошла в свой залитый солнцем кабинет с пустыми, ничем не украшенными стенами и решила заняться тремя этими делами. Стены кабинетов других начальников лабораторий украшены выставочными стендами. Стенды демонстрируют успехи и достижения, выполняют роль рекламную и отчетную. У меня не было на стене стенда. Нет, вернее, стенд был - деревянная рама, поделенная красными крашеными рейками на мелкие квадраты. В каждом квадрате должен помещаться образец рожденного в лаборатории продукта. Квадраты моего стенда были пусты и чисты, цвета серого с рябинами прессованные опилки. А в институте были лаборатории, где не хватало одного стенда и рядом с ним приколачивали другой и в каждый квадрат находилось что прицепить. У меня на стене висела периодическая система Менделеева.
"Сейчас пойду на склад, потом займусь посудой", - подумала я и увидела записку, написанную четким почерком Али, выполнявшей в нашей лаборатории обязанности секретаря: "Вас вызывает директор".
Это было совершенно естественно. Раз поручили невыполнимую работу, ее будут строго и неукоснительно спрашивать.
Слишком долго Тереж доказывал, что темы N_1 и N_2 перспективны, слишком много государственных денег было в них всажено. Комитет не снимет с нас этих тем.
2
Из окон номера гостиницы видны древние стены маленького кремля в свете зимнего туманного рассвета. Оперная декорация, от которой щемит сердце.
Что заставляет человека уходить из родного дома, который не был плохим и был родным? Что заставляет уезжать, когда можно оставаться на месте и жить, прилаживаясь к привычным и понятным условиям, ходить пешком через Марсово поле и Кировский мост, по Кировскому проспекту, мимо памятника "Стерегущему", с которым связана юность? И работать. Не совсем по специальности, но все-таки по специальности. Встречаться с друзьями. Однако я уехала искать свое счастье.