Вся жизнь плюс еще два часа
Шрифт:
– Это я.
– Под его руководством напишут кучи кандидатских и докторских, а он не напишет ничего. Безымянный ученый, человек-жертва.
– Это я.
– Ты тот, кого благодарят в конце. А еще разрешите принести мою искреннюю благодарность Ивану Ивановичу, чьи любезные советы, без чьих любезных советов этот скромный труд...
– Откажусь!
– Правильно! Зато сможешь потом говорить, что сам не захотел. А то тебя снимут раньше, чем ты успеешь обойти тридцать лабораторий.
– А я и не собираюсь их обходить.
А Белла ликует:
– Смешно, Робик - и вдруг _это самое_. А ему пойдет. По этому поводу надо выпить.
– В том-то и дело, что Робик не это самое, - уже вяло договариваю я.
Все дело в Белле, ей хочется, чтобы Робик стал это самое. Она поджигательница, ей хочется шума, почета, поездок в Москву, командировок за границу, ей-это надо, ему нет. Ему не надо становиться научным руководителем института, я понимаю.
Но могу только сказать последний раз тихо:
– Откажись, Робик. Зачем тебе?
Не эти слова сейчас нужны, и Роберт их не слышит.
– Ну, тогда поздравляю. Тогда все здорово! Ты молодец!
Это он слышит.
Раньше Роберт говорил "я все могу", но это не к тому относилось, чтобы стать замдиром и сидеть в президиуме.
Белла говорит:
– Если я правильно понимаю, замдиректор - это больше, чем директор.
– По этому поводу надо выпить, - замечает Роберт и вынимает из портфеля бутылки.
– Беллочкина идея... как всегда... правильная... выпьем за Беллочку.
– А что ты думаешь, - обращается Белла ко мне, - вот мы к нему привыкли, знаем его недостатки, нам он не кажется выдающимся. Обыкновенный парень, но эти-то обыкновенные парни...
– Беллочка...
– ласково говорит Роберт.
– Или вот...
– Белла выбегает в другую комнату и возвращается с толстой растрепанной рукописью и делает несколько танцевальных движений.
– Наша книга, наша книга, - поет она.
– Беллочка, ласонька, положи, - просит Роберт.
– Перепутаешь страницы.
Она кидает рукопись ему на колени.
– Держи, - смеется она, - я спущусь в гастроном, куплю чего-нибудь пожевать.
– Ну, а как ты будешь жить с Диром?
– задаю я вопрос. От того, как они поделят власть, зависит очень много для института и для Роберта, у которого нет так называемого опыта руководства.
– Это очень важно, очень важно, - шепчет Белла, не отрывая продолговатых ореховых глаз от лица мужа.
– А Дир сказал мне так: "Когда вас нет, я делаю все, когда меня нет, вы делаете все. А когда мы оба, то я не знаю, что мы делаем".
Роберт хохочет. Все это и правда выглядит весело, смешно и хорошо. Это может оказаться плохо только для Роберта, для него, потому что он не человек-жертва и не захочет бросить свою лабораторию, у него там рождается интересный процесс, и докторскую он пишет. Хотя писать диссертацию у нас в институте считается стыдно, это "для себя", и многие
– "А когда мы оба, то я не знаю, что мы делаем", - смеется Роберт.
– Очень смешно, очень смешно, блеск, - шепчет Белла и бежит в гастроном.
Роберт звонит, зовет Завадского. Мы все живем в одном доме, или в соседнем, или через пять домов отсюда. И я переезжаю на следующей неделе. Одинаковые дома, одинаковые лестницы, одинаковые квартиры, обставлены одинаково. Наши квартиры наполнены магнитофонами, телевизорами, проигрывателями, транзисторами, холодильниками.
Завадский входит с видом человека, который смеялся на лестнице и намерен смеяться весь вечер.
– Он еще станет бюрократом, клянусь. Это не шутка, перемена пе-аш среды. Я уже вижу на его лице отблеск чего-то такого.
– Вы, ребята, на первых порах будете мне помогать, - просит Роберт, пожалуй, чуть серьезнее, чем ему бы хотелось.
– Это ты будешь нам помогать, - говорит Завадский, укладываясь в кресло.
– Заявляю официально, что я решил пойти по пути хулиганства. Будут хулиганить, не ходить, не писать. Все кончаю - заседания, бумаги, все. Точка. И потом, мне нужен зам по технологии и бюрократизму, ты мне его дай.
– Завадский потирает руки и заглядывает нам в глаза.
– Должен дать, - говорю я, - ты теперь все всем должен.
– Молчать! Знайте свое место!
– отвечает Роберт.
– Я вас вызову через секретаря.
– Глупенький, - говорю я, - жизнь сенсаций коротка. Пользуйся.
– А письмо сегодня было?
– спрашивает Роберт Завадского.
Тот краснеет: одна ленинградская девушка пишет ему письма чуть не каждый день. Сегодня письмо было.
– Тогда женись, - смеется Роберт.
Появившаяся в дверях Белла мгновенно подхватывает:
– Правда, почему вы не женитесь?
– Она испортит весь мой порядок. Я тогда ничего не найду. Я знаю. Я пробовал. Я был почти женат.
– Это так плохо?
– спрашивает Белла, глядя на Роберта.
– Все лежало не на месте. Клянусь. Это было ужасно! И она все время напевала.
– Та была другая.
– Звали ее так же, - смеется Завадский.
– Ира. Все они Иры. Клянусь.
– Письма она пишет изумительные, - говорит Роберт.
– Женись на ней, старик. Хорошая девочка. И влюблена. Если бы мне писали такие письма!