Вся жизнь плюс еще два часа
Шрифт:
Тишина. Только беснуются золотые пылинки в воздухе. И главинж не находится, как пошутить.
– Сергей Сергеевич, нам срочно нужен хроматограф. Три с половиной тысячи, - настаиваю я.
– Четыре. По-старому - сорок.
– Разве это много для нашего богатого института?
– спрашиваю я льстиво.
Скрытая в моем вопросе ирония до директора не доходит. Он счастливый человек, на иронию и юмор своих подчиненных он плюет.
– Хорошо, я подумаю, - отвечает он. Это почти означает -
Вбегает Роберт. Окидывает присутствующих смеющимся взглядом, в котором сквозит легкое отчуждение, - заседаете, все обсуждаете, все решаете. На посту замдира ему полагалось стать человеком-жертвой, но он им не стал. Не стал ничем из того, чем он мог стать.
– Сейчас освобожусь, - заявляет он и скрывается. Взгляд, который директор послал ему вслед, ласковым не назовешь.
В приемной оживленная Зинаида машет мне рукой. Она торжественна, как всегда, когда что-нибудь происходит.
– Как дела?
– спрашиваю я механически.
– Выхожу на внедрение.
– Поздравляю.
А ей что? Она всегда выходит на внедрение.
– Плюс ко всему эта комиссия, - жалуется она мне.
В приемную входит Веткин.
– Меня звали? Зачем звали, ума не приложу. Зачем я понадобился в это святое время, конец рабочего дня. Что, зачем, почему?
– говорит, округляя рыжие глаза, человек, который, позови его сам господь бог, и то знал бы, зачем его позвали.
Веткин садится на диван, поправляет носки и, не глядя, начинает изучать обстановку.
Появляется Леонид Петрович.
– Что опять случилось?
– спрашивает он. Он трогает свой подбородок, на его большом грустном лице написано: "Помешали". На бывшем белом халате нет пуговиц, на рубашке, видной из-под халата, тоже оторвана пуговица. Он не знает, зачем его позвали. Узнает - удивится.
– Сергей Сергеевич просит, - объявляет секретарша.
– Идемте, товарищи члены комиссии, - говорит Зинаида склочно-победоносным тоном, направляясь к дверям. На ней новое платье.
– Ты моя хорошенькая, чтоб ты у меня всегда была здоровенькая, бормочет Веткин, поднимаясь с дивана.
– Маша, а вы?
– спрашивает меня Леонид Петрович, заглядывая мне в глаза.
– А я - нет, - отвечаю я.
– Без меня.
20
Последнее время у Ивановых часто бывают гости. Белла развлекается, чтобы не умереть с тоски, как она говорит с неясной улыбкой. Роберт тоже развлекается, потому что она развлекается.
Только что звонил Роберт. Мне идти не хочется, нет настроения. Я поднимаю телефонную трубку. Коммутатор общий для двух институтов и завода. Если скажешь: "Пожалуйста, город", - не дадут, ответят: "Занято". А если гаркнешь "Горр-од!" без "пожалуйста", - дадут.
Всегда забываю
– Почему тебя до сих пор нет?
– спрашивает Роберт. В трубке музыка и смех.
– Обидимся, если ты не придешь. Иду открывать тебе двери.
Сегодня суббота, дома тоскливо. Все-таки одиноко, хоть я стараюсь уверить себя, что мне прекрасно. Пойду. Может быть, там будет Леонид Петрович.
Роберт встречает меня в дверях в белой рубашке с закатанными рукавами, показывает штопор, называет его: "Спутник химика". Развлекается.
Незнакомцы, двое мужчин и женщина, танцуют под громкую музыку. Принадлежность их к миру науки и техники выражается лишь в умении обращаться с магнитофонными лентами.
– Кто они?
– спрашиваю я Роберта. Он смотрит на меня отчаянно-веселым взглядом человека, у которого плохи дела.
– Москвичи, - отвечает Роберт, - ей-богу.
Белла тоже танцует в своем костюме мойщицы автомобилей.
– Подружка, иди к нам танцевать!
– кричит она.
– Все старухи в Чехословакии танцуют твист!
Незнакомцы восхищенно смеются, глядя на нее. Они перекидываются репликами и кого-то все время хвалят.
– Изумительный парень...
– Танцуем мамбо!
– кричит Белла.
– А есть там один человечек, Сергей Иванович Ляпкин, это еще более изумительный парень. Занимается водными лыжами.
– Господи, кто?
– спрашивает Белла, продолжая отплясывать.
– Серега Ляпкин.
– Ляпкин, Ляпкин. Он занимается водными лыжами.
– ...Как у этого столба-а нету щастья ни когда-а...
– запевает Веткин.
Он поет выразительно, с той хулиганской выразительностью, с какой он все делает и говорит, а также и поет. В его песне мало слов, только эти:
– ...Ка-ак у этого столба-а нету щастья никогда-а-а.
– Что мне делать, - говорит Роберт мне тихо, - я влюблен в свою жену.
– Ка-ак у этого столба-а...
– поет Веткин.
– Хорошо я танцую?
– спрашивает Белла.
– Ноги у, меня не толстые?
– Эмансипе, - говорит Веткин.
– А она в меня не влюблена, - говорит Роберт.
Белла рассказывает громко:
– ...на двадцатом километре повернете и поедете по проселочной дороге. Дорога неважная, это честно.
– А ты что грустная?
– спрашивает меня Роберт.
– ...Зато какой там лес. Не задумываясь, поменяла бы эту квартиру на избушку в лесу, - продолжает Белла.
– На избушку в Москве, - говорит Роберт, - она бы поменяла.
– Мы обязаны больше ездить, ходить пешком. Прежде всего это нужно моему Робику. Правда, милый?
– Робик - изумительный парень, - восклицают танцующие незнакомцы.