Всю жизнь за синей птицей
Шрифт:
Эдуард Эдуардович хранил в своей коллекции спортивных призов и впервые учрежденную в 1947 году для теннисистов чемпионскую медаль. В финале эту почетную награду у Негребецкого оспаривал я. Это был наш десятый после войны матч, в девяти мне удалось одержать верх. Но десятый выиграл Негребецкий.
Потом, будучи комментатором, уже спокойно и трезво оценивающим свое спортивное прошлое, я как-то спросил Негребецкого: «Эдик, скажи мне, пожалуйста, как ты выиграл у меня в Ленинграде?» Это был рассказ о том, как он готовился к поединку, придумал тактику, исходя из моих недостатков, и, четко выполнив свой план, добился победы. Я сидел, слушал его
Я был влюблен в одну девушку, собирался жениться. Она была со мной в Ленинграде. От одного ее взгляда сил на корте прибавлялось втрое. Но здесь, в Ленинграде, выяснилось, что мы хоть и долго, но плохо знаем друг друга. У каждого спортсмена есть свои привычки, свои обычаи. Я не был исключением. Перед каждым матчем в Москве я всегда ходил в Театр оперетты. Очень любил я этот театр! Смотрел какой-нибудь спектакль, только два акта, и шел домой. Здесь, в Ленинграде, у меня был другой маршрут – от гостиницы «Астория» до Театра имени Кирова. Шел и думал о предстоящей игре, о своей завтрашней тактике, словом, готовился, настраивался, успокаивался.
Моя подруга стала ревновать меня, подозревая, что я хожу на свидания, и с каждым днем все больше убеждалась, что я «плохой». Мои друзья и тренеры старались ее успокоить, но все было напрасно. И за час до решающего матча, когда я готовился к финалу с Эдиком, открылась дверь, вошла она и сказала самую злую фразу, какую только смогла сказать в тот момент: «Все равно проиграешь». Весь матч я не мог отделаться от этой фразы. Проиграв, я перепрыгнул через сетку, поцеловал Негребецкого и убежал к Неве. Слез моих никто не видел. Но они были. Было очень горько. Словом, «жизнь была кончена». (Я вернул себе чемпионский титул, но случилось это через четыре года, в 1951 году. После бессонных ночей, минут отчаяния, душевных страданий, неудач, взлетов и падений.)
Из Ленинграда в Москву я не поехал. Поехал в Таллинн. С благодарностью до сих пор вспоминаю трогательную заботу эстонских друзей о страдающем экс-чемпионе. В Таллинне я выиграл открытый чемпионат. С удовольствием вспоминаю свой поединок с… гроссмейстером Паулем Кересом. Нет, не за шахматной доской – мы сражались на теннисном корте. Не удивляйтесь, Керес был хорошим теннисистом.
Начались неудачи, пошли сплошные поражения. На зимнем чемпионате я занял шестое место. В альбоме у меня сохранился снимок: стоит мрачный Озеров после поражения и как будто говорит: «Ну, добивайте. Кто следующий?»
С театром я уехал в Ригу. Времени свободного было много. На прекрасных площадках – красных, кирпичных – я готовился к встрече с Негребецким, жаждал реванша, спал и видел Негребецкого, не мог успокоиться. Тренировался я хорошо, помогал мне чемпион Риги Штейнберг. И вдруг директор театра получает телеграмму, в которой московские организации просят отправить артиста Озерова в столицу на финальный матч по теннису на кубок города (фактически решающий матч на Кубок СССР). Оказалось, что Озеров все-таки нужен команде.
О моем приезде в Москву знал только тренер Спиридонов. Мне хотелось внести элемент неожиданности, заставить динамовцев, наших противников, поволноваться. Я появился на кортах ЦСКА за пять минут до начала матча. Динамовцы не рассчитывали на встречу с бывшим чемпионом. Никто не знал, в какой я спортивной форме. Элемент неожиданности сделал свое дело – противник разволновался. Словом, я выиграл две одиночные игры, третье
На матче Москва – Ленинград я взял реванш у Негребецкого. Одиннадцатый поединок между нами закончился в мою пользу, но по-настоящему на ноги я не встал. Неудачи продолжали преследовать меня.
Грех жаловаться. Фортуна проявляла благосклонность ко мне гораздо чаще, нежели ко многим моим товарищам по спорту. Не раз я выигрывал высший теннисный титул страны, был неоднократным чемпионом Москвы, выходил победителем первенств Эстонии, Риги, Ленинграда, Батуми, Свердловска. В память о победах на кортах дома хранится много медалей, грамот, призов. Но есть среди них медаль, которую я считаю самой дорогой своей наградой, – это золотая медаль чемпиона СССР по теннису 1951 года.
…Мальчиком я однажды неловко спрыгнул с голубятни. Произошло, если применить терминологию врачей, «ущемление мениска». Неделю я лежал в постели, а потом все прошло. Прыжок с голубятни напомнил о себе снова в 1938 году. Много неприятностей причиняло больное колено, но делать операцию не хотелось, и я «приспосабливался». Играл сначала с эластичным бинтом, а потом с наколенником. Два раза в год – в начале сезона и осенью, когда давала себя знать перегрузка, – мениск «выскакивал». Неделю я валялся в постели, а потом чувствовал себя на корте вполне уверенно.
В конце сезона 1950 года я играл в Москве на кортах ЦСКА финал чемпионата СССР с моим постоянным соперником заслуженным мастером спорта Эдуардом Негребецким. Две партии я выиграл, одну проиграл, в четвертом сете счастье мне вновь улыбнулось. Когда до победы оставалось пять мячей, мениск «выскочил». Я едва ходил по площадке и проиграл подряд 8 геймов в решающей партии – 6:0. Золотая медаль отправилась в коллекцию спортивных трофеев в Ленинград.
И все-таки я не решился бы на операцию, если бы не один курьезный случай. Зимой 1951 года я должен был играть парную встречу на первенство Москвы. Вышел из квартиры, спустился по лестнице – бац, мениск «выскочил». Пришлось позвонить на корты и сообщить о своем нездоровье. Судьи, однако, решили, что я ввожу их в заблуждение, и потребовали от меня медицинскую справку. Так я попал на прием к профессору Абраму Моисеевичу Ланда.
Доктор «Спартака» Елена Константиновна Якушева, профессор Ланда, его жена Нина Михайловна осматривали меня втроем.
«Справка может быть одна, молодой человек, – резюмировал Ланда. – У вас в колене „бродят мыши“. За десять лет оторвавшийся мениск причинил много вреда всему суставу колена. Хотите оставаться актером и теннисистом – немедленно на стол».
Профессор Ланда – крупнейший в нашей стране специалист в области заболеваний коленных суставов. Он лечил и возвратил в строй известных футболистов Николая Дементьева, Григория Федотова, Леонида Соловьева и многих других. Если Ланда сказал «на стол», хотя мне этого не хотелось, надо было подчиняться.
В марте операция состоялась. Делал ее профессор собственноручно. Как я узнал позже, случай с моим коленом оказался трудным и редким в медицинской практике. Недаром присутствовало много учеников Ланда, а сама операция была описана в специальной литературе во всех подробностях.
Я умолял сделать мне общий наркоз, но профессор считал это излишним. Страху во время операции я натерпелся вдоволь. И почему-то повторял только одно слово – «кошмар». Ланда так меня потом и прозвал – «Кошмар». Сделали мне укол местной анестезии.