Вторая армия
Шрифт:
— Много их?
— Очень трудно понять, сиятельный. Данные разнятся. Но не меньше шести тысяч. Правда, сколько среди них раненых…
Затем начались доклады полковников. Гванук выводил колонки цифр и ужасался, какие огромные потери у Армии Южного двора. А ведь еще будут умирать раненые… Легче всех отделался Собачий полк. Чахун заявил, что у него только пятеро убитых при огромном числе раненых. У огнестрельщиков опасения вызвали другие потери.
— Ядер осталось меньше сотни. Картечных зарядов поболее — штук по семь на пушку. Только вот порох… Я сам еще не мерил, но
А вот у других полков потери были просто ужасные. Сильнее всех пострадали конники Ариты и Дуболомы. Каждый из полков лишился почти полной роты. И это только убитыми. А ведь были еще и раненые. Самурай-полковник без тени улыбки на лице заявил, что сможет сейчас повести в бой не более трех сотен воинов. Кто убит, кто ранен, кто без коня остался.
У других полков ситуация была лучше, но не намного. Чу Угиль признался, что у него нет точных данных для доклада. Он только-только вернулся с поля, где до последнего возвращал из преследования увлекшихся Головорезов.
— Но почти все живы! — хлопнул он себя по бедрам. — Не больше трех десятков полегло.
Ли Чжонму повернулся к адъютанту, который дрожащими руками сводил колонки чисел.
— Получается, О?
Гванук кивнул, не поднимая лица.
— Пятьсот… Почти.
А потом всех добил злой, как дикий зверь, однорукий пират Мита. Он еще не знал правил, заведенных в войске генерала Ли, и не собрал данные для послебоевого доклада. Но хакатцы собирали тела земляков, намереваясь вернуть их домой для упокоения. И выходило, что городское ополчение потеряло больше четырех сотен. Только одно ополчение потеряло почти столько же, как вся Южная армия! Причем, Мита Хаата злился совершенно не из-за потерь. Он до сих пор бесился, что Головорезы вмешали в ЕГО бой и отняли ЕГО победу!
— Воины идут на войну, чтобы умереть, — рубанул он воздух ладонью здоровой руки. — Если до этого они успеют выпустить чужие кишки — уже неплохо.
Пират не думал, что сейчас он вел в бой не шайку бандитов, а простых горожан. Он по привычке шел вперед и ломил силу силой. Да, у него выходило неплохо: про Миту Хаату говорили, что за один бой он своей секирой убил более двух десятков асигару и даже пару самураев. Уж больно ловко пират владел непривычным здесь щитом на изуродованной руке. Беда в том, что калека так же требовал драться и непривычных к войне горожан.
Гванук мельком посмотрел на генерала и заметил, как почернел у того взгляд.
— Ну, что будем делать, господа полковники? — немного успокоившись, спросил он у штаба.
— Да чего думать! — тигромедведь даже привстал в воодушевлении. — У них убито, пленено или разбежалось более десяти тысяч человек! Осталось вдвое меньше. Приводим быстро себя в порядок — и дружным натиском добиваем их! Сбросим в реку гадов!
Как пират Мита не злился на Угиля за «украденную славу», но сейчас не удержался и одобрительно хакнул.
— Здорово ты чужие трупы считаешь, порковник Угирь, — процедил Гото Арита. Эти двое всегда спорили и грызлись между собой. Обычно, в шутку. Но не сегодня. Самурай всё еще
— Зато они бежали! — встал на сторону недавнего врага полковник-пират. — Они струсили, их дух сломлен! Надо добивать и именно сейчас!
— Чем добивать? — это уже Хван не удержался. — У нас шесть сотен пленников, две тысячи раненых. Нам людей на это не хватит. Надо пушки защищать, лагерь. Какими силами наступать-то?
— Всех повести! Даже раненых! — ярился однорукий калека. — Ты хочешь выпустить победу из рук?
— Это мы им подарим победу! — спокойно, но громко высказался Ли Сунмон. — Наше главное преимщество — пушки. И мы должны оставаться возле них. Иначе северяне нас одолеют. Арита прав, сил почти нет. А возле укреплений, под прикрытием пушек шанс победить имеется. Даже великий шанс.
Полковники ругались так, что Гвануку показалось, будто, он попал на базар. Только двое молчали. Чахун явно хотел боя, но пушки крайне трудно будет доставить к реке. А без его полка какой бой тогда! Ну, а Ким Ыльхва всегда думал, как генерал. И, пока генерал не высказался, Киму тоже говорить было нечего.
— Вот встанешь ты у своих пушек, Ли, а северяне возьмут и останутся у реки! — кричал Звезда. — Они же не дураки! Что тогда? Что нам делать тогда? Стоять тут, пока ваш Сом-Намадзу весь Ниппон в море не опрокинет?
Ли Сунмон ничего не успел сказать в ответ. За реданом послышался какой-то резкий гомон, замелькали самурайские доспехи. Стража из людей Сука заволновалась, но Гванук уже узнал камоны Мацуура и Рюдодзю. Вон и сам Садака. Его ближние самураи уверенно раздвигали толпу канониров, Дуболомов и шли прямо к заседавшим полковникам.
Усталый, сумрачный, но при этом довольный Садака вошел в круг, поклонился генералу Ли и прочим, после отшагнул назад, к своим людям, схватил какого-то парня в изысканных черно-багровых доспехах. Схватил за шкирку и швырнул его прямо к ногам Ли Чжонму.
— Генерал! Перед тобой Еситоши Сибукава. Глава бакуфу Тиндэя. Наместник острова и родич сёгуна.
Вокруг всё стихло. Гванук смотрел на правителя Тиндэя, валяющегося в ногах у старого генерала, и не мог проглотить комок в горле. И тут тишину разрезал каркающий смех. За все эти месяцы адъютант ни разу не слышал, как смеется его господин: в полный голос, не в силах остановиться.
— Вот теперь битва закончена. Ну, надо же, а! — старик перешел на плохой ниппонский. — Послал вперед на смерть Сёни, сам остался в безопасном месте… но волю богов не обойти! И вот ты — мой пленник.
Молодой пленник с гладко выбритым лбом и макушкой рычал, дергал связанными за спиной руками, но только сильнее веселил этим генерала Ли.
— Ну, Садака! Ну, удружил! Я теперь твой должник. И поверь: я отплачу не меньшим.
Ли Чжонму встал и воздел руки.
— Слушать приказ: стоим на наших позициях. Займитесь ранеными, накормите людей. Чините доспехи, наточите клинки. Пушки и ружья держать в боевой готовности. Будем ждать гостей.