Вторая планета
Шрифт:
— Герр штурмбанфюрер спрашивает, кто вы такие? Откуда вы прибыли?
— Мы учёные. А прибыли с Земли.
— «Шишка» выслушал, и его морда стала ещё подозрительнее.
— Вы шпионы? Вы пробрались сюда, чтобы выведать наши военные секреты?
— Какие там шпионы! — обиделась тётя Павлина. — Мы учёные! Понимаете — учёные!
«Шишки» будто бы и слышал: повторял то же самое:
— Вас послали наши извечные враги? Вы собрались устроить покушение на нашего божественного фюрера?.. Отвечайте, если хотите остаться в живых.
— Что за глупости! — обиделась
— А это тогда кто? — ткнул толмач пальцем в сторону Жорки.
— Это сын нашего друга, выдающегося учёного…
— Это — детёныш нашего извечного врага, — перебил тётю толмач. — Они только и мечтают о том, чтобы изничтожить нашу расу! но у них ничего не выйдет: мы их в конце концов победим и будем править миром!
Я ничего не понимал. Какие враги, какие ещё расы? Почему эти оранги так стремятся править кем-то? Что им, места на Венере мало? Не иначе, мы имеем дело с сумасшедшими…
— Мы вас бросим в тюрьму и будет держать там до тех пор, пока вы во всём не признаетесь! — разгневанно закричал «шишка».
— Нам не в чем признаваться! — запальчиво ответила тётя Павлина. — И не боимся мы ваших тюрем.
— Уведите! — гаркнул до предела обозлённый «шишка». — И не спускайте с них глаз!
Охранники сразу же ухватили нас за руки и поволокли прочь. Толкали в спину, угрожающе рычали, а в мрачных глазах была такая злоба, что я ждал или стрелы в спину, или дубиной по голове. Потому и не рассмотрел как следует, куда нас вели: опомнился только перед тяжёлыми чёрными воротами с колючей проволокой поверху. Ворота словно только нас и ждали: сразу же открылись, и из них выбежали оранги в коричневом. Зразу же схватили за руки и потянули внутрь.
Потом нас снова допрашивали: в комнате с чёрными стенами и потолком, с чёрным стеклом в узких окнах-бойницах. Требовали признания, что мы шпионы и агенты какой-то иностранной державы, которые хотели убить какого-то там фюрера. Так ничего и не добившись, повели в другое помещение: большой квадратный коридор, так ярко освещённый, что я сперва аж зажмурился. И слева, и справа в коридор выходили зарешеченные двери. Над решётками висели доски с какими-то надписями: знакомыми буквами, каким пользуемся и мы, только слова какие-то непонятные. На одной было написано «Ытнемелэ еынвырдоп», на другой «Икинпутсерп еиксечитилоп еынсапо обосо». Что означали эти надписи, я не мог понять, как ни вчитывался. Все камеры были пусты, только в той, над решёткой которой было написано «Ытнемелэ еынвырдоп», сидело несколько орангов. Вид у них был настолько убогий и несчастный, что мне их стало жалко, хотя я, честно говоря, всех их поубивал бы!
— Кто это? — поинтересовалась тётя Павлина: она даже здесь, в тюрьме, всё рассматривала так, будто её привели в лабораторию.
— Подрывные элементы, — буркнул тюремный переводчик.
— А что здесь написано?
Тётя ткнула пальцем в самую большую надпись.
— Особо опасные политические преступники, — прочитал переводчик. И мстительно добавил: — Как раз здесь вы и будете сидеть!
Тётя Павлина не
Вот её глаза радостно блеснули, она показала в сторону таблички с надписью «Ытсихрана».
— А там написано «Анархисты»?
— Анархисты, — подтвердил переводчик.
— Понятно! — сказала тётя Павлина. — Как я не догадалась сразу?
Она аж сияла, такая была довольная. И как только мы остались одни в камере, она поделилась с нами своим успехом:
— Знаете, ребятки, что у них за язык? Самые обычные наши слова, только произнесённые задом наперёд!
— Как это — задом наперёд?
— А так. Вот это как у нас называется?
— Ну, стена.
— А у них это будет анетс… А вот это?
— Пол.
— А у них — лоп… Не верите? Тогда проведём небольшой эксперимент. Хотите, я попрошу у охраны воды?
Мне сразу же захотелось пить. Так захотелось, словно у меня целый век росинки во рту не было. Жорка тоже облизал губы.
— Хотим!
— Тогда слушайте: я подойду сейчас к решётке, позову надзирателя и скажу: «Принеси нам воды».
— Так он вас и поймёт!..
— А я произнесу эти слова как они это делают. Следите за мной.
Тётя подошла к дверям, затрясла решётку. По ту сторону сразу же возникла чёрная фигура надзирателя.
— Ыдов ман исенирп! — произнесла по слогам тётя.
Оранг уставился на неё так, словно его ударили чем-то тяжёлым по темечку. Потом что-то выкрикнул, побежал вглубь коридора. Через какое-то время вернулся уже с другим орангом.
— Ыдов ман исенирп! — повторила им тётя Павлина.
Второй оранг хлопнул себя по бёдрам и захохотал. А глядя на него, заржал и наш надзиратель.
— Ыдов!.. Ыдов!.. — уже кричала сердито тётя Павлина. — Воды, остолопы вы неотёсанные.
— Они же этого не понимают! — вставил я слово.
Тётя Павлина в последний раз тряхнула решётку и отошла от дверей. Вид у неё был совсем убитый.
— Неужели я ошиблась? — бормотала она.
Оранги же, отсмеявшись, исчезли. Но вскоре снова появились: надзиратель нём полное ведро воды.
— Ага! — праздновала победу тётя Павлина! — Я же вам говорила!
Мы были вынуждены склониться перед её гениальностью. Тем более, что вода была вкусной, как никогда.
Я сомневался только в одном:
— А почему тогда «Адольф Гитлер» написано не задом наперёд? А слово «хайль»?
— Должно быть, оранги, позаимствовав фашистскую терминологию, решили сохранить некоторые слова неизменными, чтобы подчеркнуть их значимость. Как главнейших атрибутов фашизма… Но пока это лишь предположение. — Тётя Павлина терпеть не могла делать неподтверждённые выводы. — посмотрим.
В этой камере мы просидели два дня.
В первый день, под вечер, тётя Павлину потащили на допрос. Мы с Жоркой места себе не находили, ожидая её возвращения. Нам всё казалось, что её пытают, добиваясь признания в шпионаже. Увидев её в коридоре, мы так и кинулись к решётке. Тётя Павлина не была ни побита, ни измучена. Наоборот — её глаза сияли.