Вторая сущность (Повести)

Родионов Станислав Васильевич

— Поглядываю, чтобы не шаромыжничали.

И Пчелинцев вернулся в черноплодку. Я ничего не понимал. Допустим, вор приехал с напарником обворовать дом. Но он вошел в него по-хозяйски, зажег везде свет, застучал, задвигал мебель. И со сторожем они друг друга знают.

— Пока он без второго, в разведке, — шепнул Пчелинцев.

— Да что разведует-то?

— Спугнуть бы его.

Он вновь подавил мне плечо, вышел из кустов, миновал калитку и стукнул в дверь. Та открылась — я увидел на свету тощую фигуру

мужчины.

— Не знаете, как сыграли? — поинтересовался Пчелинцев.

— Кто?

— Наши.

— С кем?

— С ихними.

— Во что?

— В футбол.

— Я не болельщик, — отрезал мужчина.

Пчелинцев вернулся и засопел недовольно — видимо, не спугнул. Я начал подозревать, что опять вовлечен в авантюру вроде той, с моравской колбаской. И если тогда наша совместная глупость была понятна, то здесь его действия смахивали на поступки спятившего.

— Знаешь, кто это? — прошипел Пчелинцев. — Волосюк.

— Ученый?

— Стучит на барабане в ансамбле не то «Самосады», не то «Самосуды», а может, и «Супостаты».

— Да в чем дело-то?

— Глянь-ка, окна занавешивает, готовится.

Самогонщик? Картежник? Купюры печатает? Или сектант? Я хотел все это прошептать Пчелинцеву, но он уже вышмыгнул из укрытия. После его стука дверь открылась, и опять в электрическом свете я увидел тонкую фигуру Волосюка.

— Извините, позабыл спросить: вам навоз нужен?

— Сейчас, что ли? — уже раздраженно спросил Волосюк.

— В принципе.

— В принципе нужен.

— Запишу вас на очередь.

— Если еще есть вопросы, то давайте сразу.

— Что, мешаю?

— Я приехал, надо топить печку, готовить ужин…

— Ужин на одного?

— Какое вам дело, черт возьми! — не выдержал Волосюк. — Вы сторож или участковый?

— Совмещаю, — хихикнул Пчелинцев.

Я полагал, что после этого накального разговора гнездышко в кустах мы покинем. Но Володя уселся рядом. Неосведомленность, затекшие ноги, тьма и вообще двусмысленность… Вернее, умора: кандидат юридических наук, доцент университета сидит на корточках в черноплодке, именуемой засадой. И не знает, почему сидит и зачем. Я хотел было уже подняться… Но в доме стукнула дверь и выпустила хозяина. Волосюк огляделся, обошел вокруг дома — видимо, искал сторожа, — миновал калитку и побрел по улочке каким-то мягким, неуверенным шагом. Дом не закрыл, свет не погасил.

— Ага, — злорадно и понимающе изрек Пчелинцев.

— Объяснишь ты или нет?

— Его жена, шишечки-едришечки, человек прозрачной души. На фикхаме преподает.

— Что за фикхам?

— У вас, в университете.

— А, химический факультет, химфак. Ну и что?

Одну ногу кололо иголками, вторая омертвела целиком. Я попробовал ее, вторую, вытянуть, но уперся в какой-то длинный и узкий предмет. Вероятно, топор, — ведь засада. Но

уж слишком длинный. Я пощупал. Ружье, одноствольное.

— Ружье? — удивился я.

— Оно, — подтвердил Пчелинцев.

— Зачем?

— На Волосюка.

Отсохшие ноги помешали мне вскочить — я бы цапнул ружье и припустил бы к его Агнешке. Но по улочке шли. Я отвел мешавшую ветку. Возвращался Волосюк. И не один, с женщиной.

— Вот и его хорошая жена, — успокоил я сторожа.

— Это не жена.

— А кто?

— Баба.

Они подошли к калитке, намереваясь войти. Пчелинцев выскочил из кустов прыжком, ухватив одностволку почти на лету. Теперь не только мои ноги, но весь я заколодил, не в силах ни встать, ни слова вымолвить.

Перед ошарашенной парой, загородив калитку, встал человек и вскинул ружье:

— Руки вверх!

Они попятились молча, видимо лишившись, как и я, дара речи.

— Да вы что… — наконец залепетал Волосюк. — Не узнали?

— А-а, гражданин Волосюк. — Пчелинцев опустил ружье. — Один можете пройти.

— Эта женщина со мной…

— Правление наказало посторонних в дачи не пускать.

— Она не посторонняя.

— А кто?

Волосюк задумался. Этого времени ему хватило проникнуться комизмом ситуации.

— Пчелинцев, а вы не пьяны?

— Не употребляю, гражданин Волосюк.

— Значит, спятили. Разве член садоводства не может пригласить гостя?

— Членом садоводства является ваша супруга, вот она может.

— Хватит валять дурака, Пчелинцев, и отойдите от калитки.

— Не пущу. — Сторож повел дулом. — Принесите записку, тогда и дамочка войдет.

— От кого записку? — не понял Волосюк.

— От жены, — безмятежно посоветовал Пчелинцев.

— Боже, — тихо сказала женщина.

Она вырвалась и скорым шагом почти побежала к въездным воротам.

— Тебе это так не пройдет! — бросил Волосюк, ринувшись за ней.

Я колченого вылез из-под кустов. И молчал, подбирая слова позлее, похлеще, чтобы расцарапать его деревянную душу. Впрочем, какие тут нужны слова, когда все очевидно.

— А ведь это хулиганство, часть вторая двести шестой статьи Уголовного кодекса.

— И что за это дают?

— Срок.

— Может быть, я семью спас от развала.

— Ружьем?

— Без патронов, — засмеялся он.

Везло мне сегодня на семейные проблемы. В Первомайке я открыл новую причину распада семьи, а Пчелинцев мне показал неизведанный способ ее укрепления. Вот узнали бы студенты, как я в засаде боролся с безнравственностью.

— Брось фырчать. Идем-ка есть пироги с крольчатиной, — предложил Володя как ни в чем не бывало.

Мы пошли по уже темной земле. Мое настроение опять упало, даже пироги с крольчатиной не манили.

— Только не говори Агнешке, — попросил он.