Вторая встреча

Лобко Николай Прокофьевич

— Знаю, Джек, знаю. По договору вас не должны посылать туда, но обстоятельства заставляют нас это сделать.

— Меня это не касается.

— Дело очень серьёзное, Джек, если я вынужден говорить с вами ночью, выбрав для этого самое глухое место на всём шоссе. Вы окончили специальную школу, отлично владеете русским языком, на вашем счету десятки изумительных операций, проведённых вами на всех континентах. Вам завидуют, вас ставят в пример, про вас слагают легенды. Я ведь не забыл, за что прозвали вас «Медузой»...

Джек передёрнул

плечами и слегка отвернулся. Он не любил вспоминать эту старую историю, когда чуть не поплатился жизнью.

Произошло это неприятное для него событие летом 1940 года, вслед за Дюнкеркской катастрофой. Джеку тогда было предъявлено обвинение в том, что он передал гитлеровскому командованию секретные сведения об уязвимых участках в обороне союзников, в результате чего последовало внезапное наступление фашистских войск на фронте от Северного моря до укреплений линий Мажино и чудовищный разгром английских, французских, голландских и бельгийских армий.

Такая суть дела грозила Джеку виселицей.

«Кровь солдат, слёзы вдов и сирот, дым пепелищ взывают к справедливому мщению, — наперебой трубили газеты. — Пусть свершится правосудие. Смерть предателю!..»

Обвинения строились на личных показаниях пленного фашистского разведчика, который, выдавая всё, что знал, зарабатывал себе помилование и право работать на двух хозяев.

На очной ставке Джек упорно отрицал заявления гитлеровского агента.

— Всё это ложь и провокация, — говорил он.

На суде, перед тем как получить слово для защиты, Джек попросил свидания с фашистским разведчиком. Свидание было ему разрешено здесь же в зале. Продолжалось оно недолго. В конце его Джек обнял своего противника, затем вернулся к своей скамье и начал говорить.

В течение нескольких минут он восторженно расхваливал честность и добропорядочность немца, и наконец, потрясая над головой руками, воскликнул:

— Я был уверен в том, что этот человек найдёт в себе достаточно мужества, чтобы сказать вам правду, сознаться в том, что он обвинил меня напрасно. Господа судьи, умоляю, выслушайте его!..

Фашистский разведчик вскочил со скамьи, но тут же повалился на пол. Когда его подняли — он был мёртв.

Обвинять Джека стало некому. А потому за недоказанностью преступления суд вынужден был оправдать его.

Однако злые языки ещё долго болтали о том, что немец совсем не собирался отказываться от своих показаний, но умер он поразительно удачно для Джека. Это обстоятельство многих смущало и интриговало. И хотя при вскрытии трупа было установлено, что фашист скончался от молниеносного столбняка, они утверждали, что в смерти его крылось что-то непонятное.

Известно, тайна манит людей, словно гипнотизируя, она приковывает к себе их внимание. Однако люди не терпят тайн и каждую из них стараются возможно скорее раскрыть. Если же этого им не удаётся сделать, то готовы поверить любой выдумке, даже сознательно поддаться обману, но

только чтобы тайны не существовало, чтобы она никого не тревожила. Видимо, поэтому заговорили о том, что Джек убил фашиста... взглядом!

Предположение было невероятным до нелепости, но ему верили. Основанием для такого суждения служило то самое короткое свидание подсудимого и главного свидетеля обвинения, которое происходило у всех на глазах. Джек своего противника не бил, не резал, ничем не угощал. Говорили они между собой мирно и спокойно и, главное, расстались, на удивление всем присутствующим в зале суда, хорошими друзьями. И вдруг — смерть! Точно по заказу — ни секундой раньше, ни секундой позже. Немец вскочил, но ни одного слова произнести не успел. Это спасло Джека от верёвки.

Тут было над чем задуматься.

Что произошло: счастливая для Джека случайность или тонко рассчитанное убийство, — для всех осталось загадкой. Вскрытие трупа загадки не решило. Врачи констатировали следствие, но не причину.

Вот тогда и вспомнили покрытую прахом давности легенду о страшных горгонах, убивающих взглядом всё живое. Появилось прозвище — «Медуза». Сразу же нашлись очевидцы, которые уверяли всех, что они лично заметили, как блеснули молнией чёрные, будто без зрачков, глаза Джека, когда он, обратившись к судьям, повернулся затем к немцу...

— Вы умеете легко убирать препятствия с пути, — прозрачно намекая на прошлое, продолжал уговаривать шеф. — И вам ли, Джеку Райту, чего-то опасаться?

— Мы зря тратим время, — недовольно буркнул Джек.

— Даже если я назову сумму в пятьдесят тысяч?

— С меня уже достаточно одной попытки пробраться туда. Она хорошо мне запомнилась, — и Джек машинально дёрнул мочку левого уха.

— Спокойствие, Джек. На этот раз всё будет проще.

— Нет.

— Хорошо. Семьдесят.

— Я не хочу делить участь «Серого», Родерро, Чарльстона старшего, Кнехта...

— Сто тысяч и ни цента больше, чёрт бы вас побрал!

Джек замялся. Затем менее уверенно продолжал:

— Оттуда редко кто выбирается, вам легко обещать любую сумму.

— Вы меня знаете, Джек, — прервал его собеседник, — а я сказал: ни цента больше, — уже раздражённо произнёс он.

Райт помолчал, со злобой посмотрел на своего шефа и вяло спросил:

— Ну... что там за дело?

— Вы славный парень, Джек, — улыбнулся шеф.

— Ладно, — неприязненно оборвал тот.

Начальник не обиделся. Он опять взял Джека под руку.

— Не будем стоять на месте. Любые случайности должны быть исключены. То, что вы узнаете, никто другой услышать не должен...

Словно влюблённые, они прижались друг к другу, склонились головами и медленно пошли вдоль тонущего во мраке шоссе. Усилившийся ветер сердито теребил полы их плащей, но они не обращали на это внимания.

— Вам, конечно, знакомо имя доктора Синьорелли? — очень тихо спросил шеф.