Вторая заповедь, или Золотой венец прокуратора
Шрифт:
– Вот это ты в самую точку, профессор! Страна у нас, хоть и одна, зато… ох, и здоровущая!
– Да, верно! Упрекнуть вас, Егор Алексеевич, в незнании родной географии весьма сложно. Но! Вы только представьте себе, мой друг: после того как мы уже хорошо узнали друг друга, успели вместе плодотворно поработать, этот новый срок и новые условия станут для нас пыткой! А сколько эта пытка может продлиться, лишь одному родному медуправлению да главврачу известно…
– Знаешь что, Сергеич! А ты не кипишуй! Сам себя до истерики-то не доводи, чай не на митинге! Ты
– Это вы про комара и его чувствительный к подточке нос, коллега?
– А то?! Коли сам говоришь, что чудакам буйным разным нельзя все откровенно поведать да верно растолковать, так и неча бисер…
Короче, хоть ты и профессор, а ума житейского в тебе не шибко! Накажем журналисту нашему, чтобы все отпечатал правильно, по-человечьи. Чтоб никого наша правда-матка не оскорбила или в кураж какой не ввела! Ясно ли сказываю, Сергеич?
– Сомневаюсь я, Егор Алексеевич…
– В ком? В Жорке-журналисте? Пустое! А коль не справится, так мы ему враз растолкуем…
И вот тогда сам увидишь, профессор ты наш, какая она прекрасная и удивительная… эта писательская судьба! Жизнь и судьба творческих людей!
– Таких, как… мы с вами?
– Да, Сергеич! И при всем при том – членов нашей больничной «А. М. Лиги», разумеется!
– Будем считать, что вы меня успокоили, Егор Алексеевич! Но… почивать на лаврах будущего не в нашем стиле, дружище! За работу, коллега! За работу!
Часть первая
«Il Diavolo sta nei dettagli»
(Дьявол скрыт в «мелочах»)
Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие… пришло бессмертие…» Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке.
– Хорошо, – сказал Пилат, – да будет так.
Глава
Справедливые упреки (через две недели после печати сборника)
– Признаться честно, профессор, именно такой негативной реакции на нашу книгу я и ожидал от Егорши! Но вы?! Вы-то, кажется, должны бы согласиться со мной в том, что печатать тексты рабочей стенограммы «А. М. Лиги», записанные рукой нашего поэта Вани Бессонова это… это, простите – нонсенс! Во-первых: это было бы никому не понятно!
– А у тебя там сейчас все понятно, как божий день?! Не оправдывайся, Жорик! Скажи уж прямо, что хотел прославиться за счет нашего больничного коллектива? И вообще, написано все занудно как-то! Сергеича-профессора (!) каким-то чудиком-пенсионером выставил. Меня – полоумным да дурным!
– Егор Алексеевич, а в чем, собственно, моя вина, ну скажи же, наконец? Мне пришлось пойти на такую творческую компиляцию текстов только с целью…
– С целью себя показать! Дескать, смотрите, эко я какой ловкий да сметливый на фоне… «шизиков»! Ведь ты нас еще и «шизиками» окрестил, коллаборационист!
– Ну, это-то здесь при чем? Почему я стал еще и коллаборационистом, по-вашему?
– А шут тебя знает, кто ты есть после этого? Одно слово – индивидуалист без коллективной жилки! Ну, точно, как этот… Матвей Левин: сам за нас додумываешь и сам же дописываешь!
– Простите, но я уже просто не нахожу слов в свое оправдание! Да, я где-то сокращал, а где-то, наоборот, развивал наши общие тезисы! Мне что, Егорша, и во второй книге все твои сентенции надо полностью подавать?!
– Публикуй все подробно, журналист! А заодно этим и покажешь: вот, мол, как в спорах рождается истина! В научных… горячих спорах!
– Александр Сергеевич! Ну, хоть вы объясните Егорше суть и цели сборника! А заодно и аллегорический смысл слова «шизофрениада» в заглавии книги!
Ваня, ну а ты друг, тоже… разочарован? И ты заодно с нашим «правдорубом»?
– Я? Я… мне очень даже понравилось. Я доверяю тебе, Георгий. Твоему высокому таланту журналиста и тонкому чутью настоящего писателя.
– Ну, право, Ваня… это ты хватил через край! Не так уж все «высоко» и художественно «тонко». Хотя ты прав – я искренне старался сделать все, чтобы поэма была воспринята читателем с интересом!
– Единственно, что для меня осталось не совсем ясным, так это твои ремарки к моим стихам, Жора. Эти… «сэры Уильямы», «переписки с театром Глобус» и «письма к Гоголю»…
– Ваня, мне казалось, что это все как раз накрепко связано с общей канвой повествования. Величие Булгакова, гениального Уильяма Шекспира, ранимого Гоголя. А еще… Шекспир и Николай Васильевич Гоголь – они также обладали талантом необычайно зримого изображения художественных образов своих героев… ну, прямо как ты!
– Вот-вот, слушай его, Ваньша! Он тебе не то, что Гоголя приплетет, а еще и крылышки от Пегаса вручит… в качестве премии за поэтические заслуги! Зубы он тебе заговаривает!
– Ну, вот что, дорогие мои коллеги! На этом самом месте я позволю себе поставить точку в этом нескончаемом диспуте о качестве нашего совместного труда – произведения, посвященного попытке разгадать тайны романа Михаила Афанасьевича! В конце концов, мы сами согласились отдать в печать записи наших собраний в литературной обработке господина журналиста! Вспоминайте, вспоминайте хорошенько, Егор Алексеевич! И постарайтесь не быть столь строги к результатам совместного труда. Нашего общего труда коллеги, в конце концов!