Вторая жизнь Эми Арчер
Шрифт:
Дольше всего она смотрит на фотографию Эми на каминной полке. И улыбается.
– На Занте было так хорошо! Если бы не медузы. И морские ежи. Папе пришлось тогда пописать мне на ногу, чтобы не так жгло. – Она передергивается при этой мысли и хмурится. – А где папа?
– Он… Мы не…
Качаю головой. Брайан не ее отец. И, в отличие от нее, я не обязана ничего объяснять.
– Выходит, ты знаешь кучу разных мелочей, но не знаешь, что произошло между моим мужем и мной? – Мой голос становится жестче. – Не понимаю. Разве твои… сверхъестественные способности…
Нащупываю
– Кажется, это не то, что вы думаете. – Либби снимает шарф и расстегивает пальто. – Я, конечно, не специалист по реинкарнации. Но кое-что об этом читала с тех пор, как Эсме убедила меня в том, кто она на самом деле. – Женщина сухо покашливает. – Наверное, я еще до родов знала, что она необычный ребенок. Но не понимала почему… не разумела до конца. Выяснилось это только несколько месяцев назад. – Она снова кашляет. – Было нелегко. Не сразу уложилось в голове. У вас будет то же самое.
– Да, наверное. То есть…
Либби вешает пальто и шарф на спинку дивана и садится рядом со мной.
– Слушайте, я понимаю, что это тяжело, – говорит она. – Поверьте, я сама через это прошла.
– Поверить? Я… Да как? Реинкарнация? Это невозможно.
– Миллионы буддистов считают иначе. У них этому подчинена вся жизнь.
– Может быть, религия кого угодно сделает идиотом.
Я говорю совсем как Брайан – он так же издевался над моей верой в экстрасенсов. Но в паранормальные способности еще можно поверить – наука пока не нашла иного правдоподобного объяснения некоторым странным явлениям, во всяком случае не всем. Правда, и не доказала их существование. Есть еще простор для маневра. Для интерпретаций. Есть надежда.
А возможность реинкарнации ничем не подтверждена. Но и не опровергнута. Во всяком случае, окончательно. Насколько я знаю.
Эта тема как-то всплыла на вечеринке еще за несколько лет до рождения Эми. Кто-то сказал, что реинкарнация невозможна, потому что если бы все живущие на нашей планете могли сюда вернуться, то им не хватило бы места. Кто-то предположил, что они возвращаются по очереди. Идея огромного загробного зала ожидания вызвала град насмешек.
Эсме замечает коробку от CD, который я слушала, когда Либби постучала в дверь.
– Ух ты! «Spice Girls»! – Девочка вскакивает и хватает диск. – Можно, я послушаю?
– Не здесь, милая, – отвечает Либби. – Нам с Бет надо поговорить.
– Тогда пойду к себе в комнату.
– Нет, – говорю я. – Я не хочу, чтобы ты туда ходила.
Эсме корчит гримаску, в точности как делала Эми, когда что-то было не по ней: смесь возмущения, «ах я бедняжка» и покорности судьбе.
А вслед за этим – хитрый ход: природное умение вести переговоры, по словам Брайана, изобличало в ней будущего политика.
– Можно, тогда я в наушниках послушаю? – спрашивает она, подбородком указывая на наушники, засунутые между книгами на полке.
По крайней мере, это значит, что она будет у меня на глазах и не сможет нас перебивать. Целый час она сидит в кресле, одними губами повторяя слова и подергиваясь в такт музыке, словно в подобии танца. Как Эми когда-то.
– У Эми «Spice Girls» ведь тоже были любимой группой? – спрашивает она, усаживаясь поглубже на диван.
– Да, но тут нет ничего необычного. Это ничего не доказывает.
– Нет, но для современной девочки довольно необычно любить «Spice Girls», а не, скажем, Леди Гагу, хотя ее она тоже любит. – Либби вздыхает. – Они пели: девочки должны быть сильными. В этом-то, наверное, все и дело. Девочки, наши девочки. И сила – необъяснимая, сверхъестественная сила.
Она рассказывает, как сначала ни о чем не догадывалась, но теперь, оглядываясь назад, видит, что едва уловимое странное ощущение было с самого начала. С того момента, как она забеременела Эсме.
– Мне было всего шестнадцать. Неполных. В детстве я всегда злилась, что мой день рождения – на Новый год. Люди или уходили праздновать, или болели после вчерашнего. Так тихо всегда было. Мертво. Скучно. Но когда я подросла, все изменилось. Новогодние вечеринки сразу стали моими.
И кажется, никогда Либби не ощущала это так сильно, как в 1999 году, когда в последний день уходящего тысячелетия мы оказались на грандиозном рубеже. С последним ударом часов в полночь она переставала быть ребенком, становилась – официально – почти взрослой, и шумные толпы по всему миру праздновали это вместе с ней.
Компания ее школьных друзей праздновала Новый год в Эдинбурге, и девушка упросила родителей отпустить и ее тоже.
– Мы побросали сумки в каком-то унылом пансионе возле Лита и провели остаток дня, шатаясь по барам. Когда добрались до Принцесс-стрит, я была уже готовая. Все вокруг только и делали, что совали друг другу бутылки. Водка, шампанское, сидр. Чего я там только не пила! Голова пошла винтом. Сидевший рядом парень на выпивку не скупился. Шнапс из его бутылки обжигал горло.
Она уже не помнит, как звали того парня, но у него были ясные глаза, чуть раскрасневшееся на морозе лицо, теплый голос и смех.
– Я здорово запала на него, хотя в таком подпитии уже кто угодно показался бы красавцем. Было хорошо, пока выпивка, жара и толпа не доконали. И захотелось уйти.
Парень взял ее за руку и вывел из толпы. В конце концов они очутились у него в номере отеля с видом на замок и на шумное празднество на Принцесс-стрит.
– К тому времени я уже немного протрезвела. Эдинбургский воздух прочищает голову так же хорошо, как виски ее затуманивает. Я и тот парень со шнапсом оказались в одной постели. – Она наклоняется ко мне – руки на коленях, лицо нахмурено. – Это был мой первый раз, но я уже какое-то время пила таблетки, так, на всякий случай. И к тому же он надел презерватив. Я сначала думала: просто не повезло. Теперь-то знаю: я все равно забеременела бы, несмотря ни на что. Как бы мы ни осторожничали, судьба была против. – Она глубоко вдыхает и продолжает рассказ. – Мы занимались любовью, когда начался отсчет секунд до полуночи. Крики и свист за окном стали громче. Толпа скандировала: «Десять, девять, восемь…» И… Бабах!