Второе апреля
Шрифт:
А когда пришел какой-то толстяк с подбритыми бровями, Паша подмигнул Диме и объявил:
— Дело серьезное. В вашей бритве сломан карданный вал. Это будет стоить... — он для виду заглянул в прейскурант, — три рубля пятьдесят шесть копеек.
Карданный вал — это, кажется, вообще деталь автомобиля. Дима решительно поднялся из-за стола.
— Мастер шутит, — сказал он мрачно. — Платите тридцать копеек за профилактику.
— Может, еще донесешь? — добродушно спросил Паша, когда толстяк ушел.
—
И Паша опять засмеялся:
— Ну ладно, ладно.
И в тот же вечер заявил директору, что новый товарищ оказался прекрасным специалистом и вполне может работать один.
Во вторник Дима пришел на работу с ощущением полной победы. Зло отступило, он самостоятелен и полон сил.
Сорвал пломбу, отпер дверь собственным ключом и сказал прямо из учебника истории: «Вставайте, граф Анри Сен-Симон, вас ждут великие дела».
Дела были не особенно великие: три «Харькова» и четыре «Невы». Но ничего, ему нравится. И мама тоже сказала, что работа хорошая, «с приятностью для людей».
Конечно! Он теперь почти по-родственному смотрит на всех небритых, как на своих возможных посетителей. Ясно же, «работа с приятностью для людей»! А то в учкомбинате говорили: «обслуживать население», «обслуживание населения». И это самое отвлеченное население представлялось там численно превосходящим вражеским войском, которое нужно встречать всегда во всеоружии и козням которого надо давать отпор.
А тут приходили люди и все симпатичные. Правда, они не обращали на Диму ни малейшего внимания. Но так было Даже лучше, потому что он очень смущался. Один, правда, спросил с опаской:
— Новенький, что ли?
И Дима, просто чтоб человек не тревожился, сказал:
— Нет, не новенький, работаю уже длительное время.
Все шло почти великолепно. (Одна бритва, правда, не починялась.) И шестнадцатого числа, в обеденный перерыв, ему выдали зарплату за полмесяца. Тридцать восемь рублей 76 копеек. В самом деле, это было убедительно. Диме особенно нравились эти 76 копеек.
Катьке он купил огромный картонный ящик, набитый стекляшками и порошками, — «Юный химик»: она уже два года канючила, чтоб мама ей купила этого самого «химика». Но он стоил пятерку, и маму это останавливало. А Диму не остановило.
Маме купил за двадцать два рубля китайскую кофточку «Дружба» и одеколон «Кармен», названный так в честь оперы.
Себе он не купил ничего. Ему был нужен мотоцикл «Панония». Но эта штука стоила четыреста пятьдесят рублей. Так что ясно...
Оставалась еще пятерка и трешка. Но на углу улицы Красных текстильщиков на него налетел Витька Команов.
— А, — сказал он, — студпривет рабочему классу! И что-то дернуло Диму сказать, что он вот получил огромную зарплату и
— Это можно, — сказал Витька, — а то моя стипешка уже фьюить. — И добавил важно: — Так у нас называется стипендия.
Дима хотел повести его в «Каму». Но тот сказал, что «Кама» забегаловка, куда уважающий себя человек и ногой не ступит. И если уж идти, то в «Националь». Пожалуйста, еще лучше. Это здорово, что Дима: может угостить бедного студента в «Национале».
Очень долго никто не обращал на них внимания. Хотя Витька дважды поздоровался с самым главным официантом.
— Иван Данилыч, «мэтр», — сказал он. И объяснил: — Ты не понимаешь: чем разрядней ресторан, тем больше полагается ждать!
Потом им все же подали триста граммов водки и салат. Дима сразу захмелел, и ему стало весело.
— Представляешь, Комашка, — кричал он, — приносят мне незнакомую бритву. Смотрю, написано «Днипро». Открываю — и ни бум-бум. Какая-то новая. И ни схемы, ни инструкции.
— Ну-ну, — сказал Витька и пустил красивый клуб дыма.
Сперва все было плохо. Он вместо двух винтов снял все четыре. И катушку закрепил не той стороной — она на одно напряжение не работала. Но потом разобрался, и порядок был железный. Но как он волновался, можно себе представить!
— Да, — сказал Витька и усмехнулся: — Помнишь, это, кажется, у Ильфа, человек, который переворачивает ноты пианисту, всю жизнь волнуется...
Ага, значит, Дима переворачивает ноты, а Витька пианист, потому что учится в каком-то инженерно-механическом...
«У нас все работы равны, — благородно думал Дима. — Не важно, где работаешь, важно, как работаешь» (хотя, честно говоря, в официанты он бы не пошел. Ишь как гнется вот тот, прилизанный).
Принесли второе — золотистую котлетку по-киевски с торчащей, как зенитка, костью и шипящий кусок мяса.
— Дайте сразу счет, — сказал Дима. — Мы очень спешим.
Конечно, он не бросил бифштекс из-за глупых сравнений Витьки. Но ел как-то без удовольствия. Хотя это был его первый бифштекс. Прилизанный официант долго считал, воздевая к потолку глаза, потом написал что-то в маленьком блокноте и с треском оторвал листок:
— С вас четыре семьдесят восемь.
Опять убедительно: 78! Дима дал ему пятерку. Официант потоптался у стола, потом достал кошелочек, долг то рылся в нем и швырнул на стол три монетки, презрительно сказав:
— Копейка за вами.
— Что вы, — покраснел Дима. — Не надо сдачи! Неуловимым движением официант слизнул монетки и исчез.
— Не обижайся, старик, — сказал Витька. — Ты ж знаешь. Я для красного словца продам мать-отца.
«Ладно, иди, иди, продавай мать-отца», — подумал Дима.