Второе азиатское нашествие
Шрифт:
– Вот собака! А мы его салом кормили и водкой поили, — искренне возмутился Дормидонтенко.
– Запомни, ефрейтор! Сколько этого волка не прикармливай, он всё равно останется настоящим дзержинцем! — хохотнул Озоруев.
– Прощайте и не надоедайте мне больше со своими идиотскими вопросами. Я должен продолжить уничтожение и эвакуацию документов…
– Погоди, начальник, а где же жрачка? — не успокаивался Дормидонтенко. — Выходит, ты решил драпануть, даже не накормив доблестных бойцов? Можно сказать, обрекаешь на мученическую голодную смерть спасителей
Максим одернул пьяницу и затолкнул его в недружный малочисленный строй.
– И всё же, старлей, подумай, где нам взять оружие?
– Добыть в бою, дорогие товарищи! Могу подарить портрет Президента для поднятия боевого духа. И как говорится, трехцветный флаг вам в руки…
Комендант, слегка приседая на кривых ногах, убежал на вокзал, и мобилизованные остались совсем одни.
– Селенгирск, — прочитал по слогам название станции Дормидонтенко. Краска на большой табличке, которая висела над главным входом в вокзал, облезла и буквы затёрлись. Это здание и вокзалом–то назвать было нельзя. Так, обшарпанный домишко с флигелем и пристройками.
– Эка, куда меня черти занесли! И как отсюда выбраться живым и невредимым? — ругнулся Озоруев. — Быть или не быть? Жить или не жить? Вот так и возникают шекспировские вопросы.
Маленький городок, в котором они высадились, был скорее похож на рабочий поселок, а станция выглядела как после нашествия Мамая. Всё, что можно сломать, было сломано, что можно украсть и унести, украдено. На улицах стояла мёртвая тишина, вдоль дорог валялись брошенные в панике вещи. Ветер гонял в небе сотни газет, обрывков бумажек и клубы пепла. Возле каждого административного и делового учреждения догорали костры, и серый пепел стелился по земле ровным слоем, словно её припорошило серым снегом. Город казался совсем безлюдным: ни машин, ни играющих во дворах детей, ни спешащих по своим делам пешеходов, ни старушек на лавочках. Странный город–призрак. Но вдруг, нарушив тишину, взвизгнули на повороте тормоза, и вдали промчалась машина.
– Сбежал–таки комендант, вот сука! — грязно выругался один из братьев и зло сплюнул в дорожную пыль.
Никто из бойцов не отреагировал на реплику. Провинциальный городишко тоже молчал. Озоруев тупо озирался по сторонам. Три воробья купались в пыли, ленивая собака брела по шпалам — и больше никого. Ни тебе оркестра, ни тебе девушек с цветочками, ни официальных лиц. Какое–то «молчание ягнят». Обыдно, да, панымаешь ли…
Личный состав «батальона» протопал по дороге метров двадцать, и тут бойцы увидели привокзальную «забегаловку».
– Разойдись, — скомандовал комбат, и ополченцы шумной гурьбой ввалились в буфет. Удивительно, но это общепитовское заведение функционировало. Дородная буфетчица что–то вязала на спицах. Завидев посетителей, она отложила вязанье, вернулась к стойке и смерила бойцов оценивающим взглядом.
– Ну чего уставились и мнётесь в дверях?! — произнесла она суровым голосом. — Пиво пить будете? Или поглазеть на меня пришли?
– Удивлены, что вы не сбежали!
– А куда
Вояки хмыкнули и купили на последние деньги пива, воблы, сухариков и семечек.
– Мадам! А на чем вы покинете город? — спросил буфетчицу Шмуклер. — У вас есть машина?
Дама презрительно посмотрела на Изю и, не удостоив его ответом, разлила по кружкам пенную жидкость.
– У вас есть транспорт? — не унимался ополченец.
– Есть, но не про вашу честь! Успеется, уеду, — буркнула она в ответ.
– А если мы вам заплатим?
Но хмурая буфетчица даже не взглянула на начштаба и вернулась к прерванному вязанию.
– Мадам… — попытался повторить вопрос неугомонный Шмуклер.
– Какая я тебе мадам! Сейчас как в морду дам!
– Сударыня, это грубо и как–то не по–европейски. Хотя и почти стихи.
– А мы в Азии живем! Обложить по–нашему? По–азиатски?
– Спасибо, не надо. Сударыня…
– Ты чо, педик, чо ли? — Буфетчица смерила Шмуклера оценивающим взглядом с головы до ног. Оценила, покачала головой. — Кажись, нет, вроде, натурал…
– Пардон! Молчу! — и Шмуклер ретировался от греха подальше.
Озоруев одним глотком осушил половину кружки и неторопливо огляделся, оценивая обстановку. В забегаловке из мебели находились лишь три высоких стола, за которыми можно было пить и есть только стоя. Так что те, кому было уже тяжело стоять на ногах, видимо, вынуждены были покидать заведение. В углу пылился обычный кухонный стол, а на нем - табличка «Для служебного пользования». Но стульев рядом с ним тоже не наблюдалось.
Бойцы посмотрели на этот неприбранный стол.
– Учтите, есть и пить стоя не буду! — громко заявил Дормидонтенко. — Я разве конь? Не хочу стоя пить….
Буфетчица продолжала вязать, сохраняя олимпийское спокойствие.
– Какие у тебя варианты? Пить пиво, лежа у дороги? — поинтересовался Шмуклер.
– Я не конь! — повторил упрямо Дормидонтенко. — И не слон…
Братья мигом выбежали во двор и притащили откуда–то деревянные лавки. Ополченцы уселись на шаткие деревянные скамьи и принялись, не спеша, расслабляться, смакуя кисловатый пенный напиток. Неумывакин приплелся следом за поднадзорными, но пить вместе со всеми не стал. Особист вновь пробормотал что–то о сознательности, патриотизме и воинском долге перед родиной, после чего схватил со стола булочку и вареное яйцо, сунул под мышку папку с документами и рванул по главной улице.
– Очевидно, побежал разыскивать местное отделение ВЧК, — ухмыльнулся Дормидонтенко. — Соскучился по своим гнида…
Час спустя, когда компания выпивала по четвертой, а кто–то и по пятой кружке, в пивную вошёл милиционер. Это был седовласый майор, с огромным животом, который нависал над потрескавшейся от напряжения портупеей. Судя по выпирающему «момону», он был частым посетителем заведения. Милиционер, не глядя ни на кого конкретно, представился начальником городской милиции.