Второе пришествие
Шрифт:
– Я к вам приехал по просьбе патриарха, - произнес Чаров.
– Я так и полагал, - откликнулся епископ. И снова замолчал. Точнее, это было даже не молчание, а отчуждение от собеседника. И это сильно раздражало Чарова. Но он давно научился не показывать свои истинные чувства, так как прекрасно понимал, что это один из залогов успеха.
– Патриарх удивлен, что вы без его дозволения покинули место своего служения и приехали в Москву.
– Это действительно так, но я тут скорей всего ненадолго. А за себя я оставил отца Варлама. Он прекрасно справится с нелегкими обязанностями епископа. Хотел бы обратить внимание Его Святешейства на этого
– Всенепременно это сделаю. Достойные и способные пастыри нам очень нужны.
Епископ Антоний в знак признательности наклонил голову. Чаров же ощутил недовольство собой; пока этот разговор скорей напоминает тренировочный поединок деревянными мечами. А должна быть схватка настоящим оружием. Этот человек очень опасен. Он настоящий враг церкви, а значит, и его враг.
– Обязан передать настоятельное пожелание Его Святешейства вернуться, как можно скорей в вашу епархию. Например, завтра.
– Чаров постарался, чтобы его голос звучал бы повелительно, так как будто с ним говорит сам патриарх.
– Я непременно вернусь, но завтра никак не могу. У меня тут дела.
– А можно узнать про ваши дела, Владыка? Это интерес проявляю не я, я бы на это никогда не осмелился, я интересуюсь от имени патриарха.
Чаров помнил наставление патриарха: "Если почувствуете, что разговор становится чересчур непримиримым, скажите ему, что я жду епископа для аудиенции". Но пока об этом говорить рано, решил протоирей.
Внезапно епископ Антоний встал с кресла и прошелся по комнате. Такое поведение позволило Чарову понять, что за внешней невозмутимостью, даже отстраненностью таится сильное волнение.
Епископ Антоний вновь занял свое место.
– Я хочу огласить манифест.
– Манифест?
– Теперь сильное волнение почувствовал Чаров.
– Именно. Примерно так, как это сделал некогда Лютер.
– Вот как, - пробормотал Чаров. Он почувствовал, что ситуация в любой момент может выйти из-под контроля. А скорей всего уже безнадежно вышла. На какой-то миг ему стало и страшно и горько, но он быстро постарался взять себя в руки.
– И что это будет означать, позвольте вас, Владыка, спросить?
– Вы разве меня не поняли? - удивился или сделал вид, что удивился епископ.
– Лютер начал реформацию погрязшей в грехах католической церкви. Я хочу начать реформацию погрязшей в грехах православной церкви. Вот, собственно, и все.
– Вы считаете, это совсем малым?
– Из маленького зерна вырастает большое дерево. Правда, далеко не из каждого. Посмотрим, что поднимется из моего.
– Вы понимаете, к каким последствиям это может привести, Владыка?
– Только Бог знает о последствиях, мы же можем смиренно предполагать и следовать его предначертаниям.
– Пусть так, но и смиренное предположение тоже важно.
– Согласен, - спокойно, даже, как показалось, Чарову, равнодушно ответил епископ Антоний.
– Но ведь можно смиренно предположить, что будет, если не проведем назревших перемен.
– И что же, по-вашему, будет?
– Окончательная деградация, которая приведет к гибели церкви.
– Не думаю, что все так печально.
– Чаров уже не без труда сдерживал свои эмоции.
– Каждый думает по-своему. Я - так, вы - так. Пусть Бог нас рассудит, кто прав.
Чаров решил переменить тактику.
– Согласен с вами, что церковь не идеальна, в ней есть недостатки, нуждающиеся в исправлении. Но опыт показывает, что крайне важно выбрать верный способ
– А вот в этом вопросе, Валериан Всеволодович, я с вами полностью согласен. Правильный выбранный способ - залог успеха. Я много размышлял, каким путем идти, анализировал, что было в прошлом. И пришел к однозначному выводу: никакие паллиативы не помогут, они будут быстро нивелированы. Все пойдет прежним путем, разве чуть подбелят фасад. Но такие перемены меня не устраивают.
– Неожиданно епископ наклонился к протоирею.
– А дело все в том, что менять надо практически все. Ничего не работает или работает во вред. Можете передать патриарху мои намерения. Совсем скоро я оглашу их публично.
Епископ Антоний встал, давая понять, что разговор исчерпан. Проклиная своего собеседника, то же самое был вынужден сделать и Чаров. Он не припомнил, ненавидел ли он кого-то так сильно, как этого человека. По крайней мере, в последнее время - уж точно . Правда, есть о чем доложить патриарху, хорошо уже то, что стали известны намерения епископа. И эта борьба будет не на жизнь, а на смерть.
35.
Чаров ушел уже давно, а епископ Антоний продолжал сидеть в том же кресле. Он даже не пошел провожать гостя, он был так поглощен своими мыслями и переживаниями, что не сразу заметил его уход. Впрочем, ему было совершенно не до Чарова, что о нем думать, он слишком мелкая и зависимая сошка. Что ему король приказывает, тот его слуга и делает. Но одну вещь этот протоирей продемонстрировал сегодня со всей очевидностью - там, наверху крайне встревожены его появлением в Москве. И еще одну вещь наглядно показал Чаров ему - то был визит врага. И все, кто его послал, тоже враги. И в этом вопросе не должно быть никаких иллюзий, любая попытка с их стороны достигнуть компромисс, - не более чем обман, очередной маневр на бесконечной войне.
Епископ Антоний подумал о том, правильно ли он поступил, сообщив Чарову о своих намерениях? Он не собирался этого делать, все произошло совершенно спонтанною. Словно бы кто-то неведомый и могущественный заставил его так поступить. Таким образом, он объявил, что им следует бояться. А значит, облегчил их задачу по противодействию ему. С другой стороны сам себя поставил в ситуацию, когда уже отступать невозможно. И придется сделать то, о чем он сообщил этому Чарову, а, следовательно, и патриарху и всему его окружению. Легко представить, как будет растревожен этот улей, какое оттуда раздастся жужжание.
Епископ встал и прошелся по комнате. Он не испытывал страха, но чувство тревоги было хорошо различимым. Но было бы странным, если бы оно не дало о себе знать. Ведь он решился, можно сказать, на исторический поступок. И никто сейчас не знает, как сложится его судьба, хотя он думает о ней не так уж много. В тех событиях, которые могут вскоре разыграться, ее значение самое ничтожное.
Когда он решил отправиться без разрешения патриарха в Москву, он и не думал о столь радикальном варианте, как провозглашение реформации. У него вообще не было на тот момент никого четкого плана, даже более или менее ясного представления о том, что он будет здесь делать. Его гнала сильнейшая потребность начать какие-то действия. Больше пребывать в пассивном состоянии он не мог. Подспудно в нем жило ощущение, что когда он окажется на месте, нужная ему идея придет сама собой.