Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– До нее еще далеко, – сказал в утешение Жолт.
Старичок затих, и казалось, будто он роется в памяти, отыскивая там деревню под этим названием.
Дани тихонько хохотнул. Жолт строго взглянул на него, и Дани сделал гримасу, как будто его поймали с поличным.
– Отдыхать? – спросил старичок.
Поезд стоял, в купе витали скука и тишина.
– Мы едем к бабушке, – сказал Жолт.
– Стало быть, едете в гости к бабушке.
– Переезжаем, – обронил Жолт.
– Навсегда?
– Нас, знаете,
– Как же зовут братишку?
– Йожо… Веди себя прилично и не хихикай, как дурачок!
Дани гримасничал, фыркал, и старичок смотрел на него неприязненно.
– Ты, как я вижу, за ним следишь, и правильно делаешь: за ним, конечно, надо следить.
– Да с ним ничего особенного, просто он очень веселый. Он всегда очень веселый, а почему, неизвестно. Даже на похоронах он два раза смеялся.
– Неправда, – сказал Дани и показал язык.
– Я же сам это видел, – сказал Жолт.
– У вас кто-нибудь умер?.. – спросил старичок.
– Папа, – не дрогнув ни одним мускулом на лице и глядя спокойно в глаза старику, мрачно ответил Жолт.
Тут Дани вскочил и выбежал в коридор.
– Бедные мальчики! – участливо сказал старичок. – Сколько же у тебя братьев, сестер? – спросил он затем.
– Восемь, – ответил Жолт, внимательно вглядываясь в розовое старческое лицо и пытаясь прочесть на нем признаки недоверия.
Но он ничего не прочел, кроме кроткого изумления и неподдельного сострадания, затопившего светящиеся среди морщин голубые глаза. И продолжать в том же духе у него пропала охота.
– Пойду посмотрю, куда девался мой дурачок. Вдруг он вывалится из поезда, а виноват буду я, – сказал Жолт.
– Бедные мальчики! – со вздохом повторил старичок.
Жолт искоса взглянул на доверчивого человечка и пошел искать Дани. Он нашел его в третьем купе. Дани старчески сгорбился, очки у него на носу подпрыгивали, и он демонстративно смотрел в окно.
Стиснув зубы, Жолт с минуту стоял молча.
– Еще я хотел наврать старику, – наконец сказал он, – что дома нас столько, сколько муравьев в муравейнике, что мы едим один хлеб и спим все вместе в одной постели.
Дани и на это не проронил ни звука.
– И что нет у нас ни туалета, ни ванной. И только крохотный гномик ходит-бродит ночами по нашему саду. Клянусь, старик с жадностью проглотил бы и это.
Тут Дани встал, сунул руки в карманы и с необычной серьезностью, хотя и понизив немного голос, словно опасаясь ухмылки и темного взгляда Жолта, сказал:
– Скверная была шутка, Жолт…
– Но ты же сам чуть не загнулся от смеха.
– Я иначе не мог. Удержаться не мог. Но ты-то как мог… зачем ты похоронил своего отца?
– Кого? Твоего отца.
– И твоего, Йожо.
– Это тоже подлость. Я-то тебе не брат.
– Ты
– Придумал бы что-нибудь другое.
Они замолчали. Дани смотрел на Дунай, кативший зеленые, мшистого цвета воды. В вагон ворвалось вдруг дыхание воды: запах дождя, горького болиголова, сладковатый запах болот, волны теплых испарений и холодных брызг. По реке, задрав нос, мчалась моторная лодка, на корме ее, как изваяние, застыл человек.
– Ты бы мог там стоять? – вдруг спросил Дани.
– Мог бы.
– А я нет. У меня наверняка закружилась бы голова.
– В этом твоя беда.
– В чем?
– Ты вечно боишься, что закружится голова. Ты только об этом и думаешь, больше в башку тебе ничего не приходит.
Простояв несколько минут, поезд медленно пополз дальше. Путевые рабочие хмуро смотрели на пассажиров.
Из-за поворота, окруженная рощей, появилась станция Зебегень. Они приехали.
Жолт ринулся в прежнее купе, сдернул сверху туго набитый рюкзак и схватил с сиденья свою легкую сумку. Старичок, клюя носом, дремал.
– Скорей, Жолт! А то мы останемся! – крикнул Дани.
Они спрыгнули уже на ходу.
Дани еще впрягался в свой страшный рюкзак, а Жолт, беззаботно размахивая сумкой, уже двинулся к лестнице виадука. Его горло и грудь были словно в хмелю – так переполнила его жажда странствий. Друзья быстро миновали белые уютные домики, пестревшие цветами и зеленью улицы и вышли на дорогу, которая вилась параллельно Мельничьему ручью.
– Жолт, – сказал Дани, – да будет тебе известно, что ручей журчит где-то здесь.
– Не беда, – сказал Жолт, – он мне не мешает.
– Можешь включить это в свое сочинение.
– Что ручей журчит? – спросил Жолт с отвращением. – За кого ты меня принимаешь? Вот указатель.
– А вот прихотливо извивающаяся долина Мельничьего ручья, – торжественно процитировал Дани.
– Что такое? Это ты объясняешь мне? Как извивается долина? – спрашивал Жолт, глядя с некоторым смущением на четыре ореховые веснушки Дани, они светились довольно весело.
– Я хочу знать, видишь ли ты то, на что смотришь, – сказал Дани, и очки на носу у него подпрыгнули.
Жолт размышлял, где тут кроется западня, потому что Дани всегда обставлял его по дотошности.
– Не долина извивается, старик, а ручей, – сказал Жолт не очень уверенно.
– Ты, старик, глубоко заблуждаешься. Я ведь спрашиваю тебя о другом. Кто кого сотворил: ручей долину или долина ручей, вот в чем вопрос.
– Ты победил, – признал честно Жолт, но настроение его слегка понизилось.
– И это еще не все! – засмеялся Дани. – Ты понятия не имеешь, по каким местам сейчас шествуешь, где помахиваешь своей мерзостной допотопной сумкой.