Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– Чао! – сказал Жолт.
– Ты здороваешься со мной? – глядя куда-то вверх, подозрительно быстро, словно заученный текст, произнесла девочка.
– С тобой, – сказал Жолт. – Посвети вокруг фарами и сразу увидишь.
– Значит, мы знакомы?..
– Значит, знакомы.
– А по-моему, ты ошибаешься!
Ясное дело, девчонка что есть сил притворялась, а притворство и всякие там ужимки Жолт ненавидел всей душой. Но времени у него была уйма и, кроме того, привлекала собака. Он не ушел.
– Сказать, как тебя зовут? – спросил он.
– Скажи.
– Ольга.
– Зато фамилии моей ты не знаешь.
– Не
– Значит, мы не знакомы.
Лицо девочки было очень красиво. Гладкое, цвета слоновой кости, но не мертвого желтоватого тона, а с примесью матового к почти ярко-розового оттенков; оно светилось, и глаза тоже светились – каким-то особенным золотистым блеском. Смесь красок была потрясающая. «Просто здорово, – подумал Жолт. – Но текст «вступительной речи» на редкость дешевый».
– Ступни у тебя еще зудят? – спросил он.
– Ты о чем?
– Могу достать по случаю несколько головастиков.
– А-а, ты ведь тоже был тогда в Зебегени, – сказала она, сделав вид, что узнала его только сейчас.
– Ага, и я тоже, – сказал Жолт.
– Неужели ты думаешь, что я запоминаю каждого мальчика, с которым один разок встретилась?
Жолт вообще об этом не думал и потому иронически промолчал. Да и времени у него было достаточно, так как встреча с Хенриком и компанией была назначена только под вечер. Он свел с ними знакомство на соревнованиях по гандболу, и Хенрик показался ему просто замечательным парнем: у него была куча автоэмблем, и он сам, без просьбы Жолта, пообещал показать, где можно их раздобыть. Хенрик думал, конечно, что Жолт несмышленыш или что он свалился с луны и потому не догадывается, где зреют плоды, именуемые автоэмблемой. Сегодня же он докажет Хенрику, что тот основательно заблуждается; а кроме того, знакомство с Хенриком может вылиться во что-нибудь необыкновенное, потому что Хенрик парень отважный. Чтобы красть автоэмблемы, тоже ведь требуется отвага. Это ясно, как дважды два.
Жолт взглянул на часы. Было только половина третьего.
– Можешь сесть, – блеснув глазами, сказала девочка.
– Спасибо! – сказал Жолт.
А сам подумал: вот провокатор, и еще какой! Он же видел, что овчарка насторожила уши, прислушивается. Но, затормозив свои рефлексы, Жолт решительно шагнул к скамье и сел. Без предостерегающего ворчания собака коротко взвизгнула и вцепилась зубами в руку Жолта, прикрытую рукавом рубашки, и он почувствовал, как клыки впиваются в кожу.
– Отпусти, Кристи! – спокойно скомандовала девочка и с сияющим лицом повернулась к Жолту: – Видишь, как Кристи меня охраняет! А ей еще только пять месяцев. Ничего ведь страшного, правда? Немного порван рукав, – добавила она со смешком.
– Не беда! – сказал Жолт, почесал собаку под подбородком и моментально с ней подружился. Теперь уже играя, Кристи легонько покусывала его ладонь. – Умная ты собака, – сказал ей Жолт. – Зато про твою хозяйку этого не скажешь.
– Я же не знала, что она будет кусаться… – глядя на разодранный рукав, начала в свое оправдание девочка. – Схватить она может, но никого еще ни разу не укусила. Правда! – Все с большей тревогой она смотрела на руку Жолта: сквозь ткань на месте укуса просачивалась кровь, и красное пятно вокруг быстро увеличивалось. – Господи! Кровь!
– Конечно, в крови, раз меня укусили, – сказал Жолт со злостью.
– Честное слово, так сильно она еще никогда не кусалась… Жолт, не сердись!
– Разве ты знаешь, как меня зовут?
– Конечно, знаю… то есть я вспомнила… Надо скорей промыть рану!
– Не надо ничего промывать! Сейчас я высосу кровь, и все! – сказал Жолт и засучил рукав. На руке выше кисти кровоточила продолговатая рана.
– Давай я! – сказала девочка.
– Ты что, спятила? Ведь противно!
– Давай!
У Жолта округлились глаза. Он протянул ей руку и сидел одеревенев, как истукан. Девочка нагнулась и приникла губами к ране.
Когда она подняла голову, глаза у нее были смущенные и лицо выражало неприкрытое отвращение.
– Сплюнь! – сказал Жолт, оглушенный сочувствием.
Она сплюнула.
– Соленая! – сказала она затем и, вынув из кармана белый платочек, аккуратно вытерла рот.
– Надо еще чуть-чуть отсосать, – сказал Жолт. – Теперь я сам.
– Да, – сказала она.
– И правда соленая, – сказал Жолт, звучно сплюнув.
– Давай перевяжем, – сказала девочка.
Перевязав рану носовым платком, она погладила руку Жолта легким движением, словно перебрала струны гитары.
– Как твоя фамилия? – спросил Жолт.
– Жедени.
– А собака твоя?
– Конечно.
– Через полгода, когда она подрастет, ты с ней не справишься. Она будет сильно тянуть.
– К тому времени я ее натаскаю… А теперь мне пора идти. Ты больше не сердишься?
– Нет. Сказать тебе мою фамилию?
– А я знаю. Твой папа главврач Керекеш.
– Зачем же ты притворялась?
– Не знаю. Может быть, для того, чтобы ты не зазнался.
– Да я сразу же понял, что ты меня узнала. Глаза тебя выдали.
– А ты никогда не врешь?
– Только тогда, когда очень нужно. И если этого очень хотят.
– А кто может хотеть, чтоб ты ему врал?
– И такое бывает. Девочке этого не понять, – кратко ответил Жолт.
На солнце глаза ее вспыхнули золотисто-желтым светом.
– Ну зачем ты мне все это напеваешь? Я и сама умею не хуже. Дома я никогда не рассказываю, когда за мной ухаживают мужчины.
– Какие мужчины? – спросил Жолт, пораженный.
– А всякие. Которые в меня постоянно влюбляются. Один на мне даже хотел жениться.
– Жениться?
– Да, жениться. Правда, смешно?
– Довольно смешно, – буркнул Жолт.
– Мои предки и собаку купили, чтоб она меня охраняла. Потому что поклонники меня просто преследуют.
Жолт молчал, точно каменный.
Он нагнулся и стал обрывать вокруг траву. Настроение его было испорчено. Потрясенный тем, что услышал, и не умея преодолеть преграду, которую она воздвигла между ним и собой, он чувствовал себя так, будто сел в лужу и сидит в ней по самую шею. Все ее россказни походили на правду и даже были ему интересны. Он украдкой взглянул на ее тонкое, ослепительное лицо: кожа сверкала, будто сквозь нее просвечивало яркое пламя. Он с трудом удерживал руки – они так и тянулись к ее лицу! Она говорила мягкой скороговоркой, и в словах ее проглядывало безудержное, просто безумное любопытство. Любопытство и, может быть, нечто большее звучало в ее нежно летящем смехе.