Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
Другой доберман, Сулиман, сурово сознавая свой долг, работал с поноской. Быстроту его действий можно было измерить секундомером. Взяв поноску, он важно трусил назад, прикидывал место, куда присесть, и в тот же миг ее отдавал. Чаба был очень доволен.
Ольга в красных тренировочных брюках и белой кофте работала с Кристи. Пестрая немецкая овчарка с блестящими глазами стерегла носовой платок. Беда была в том, что Кристи стерегла его слишком усердно: она не только ворчала на подходившего к платку человека, но тут же его хватала. Тренировать Кристи означало непрестанно подвергаться опасности. Поэтому, когда Ольга
– Что делать? – вконец расстроенная, спросила Ольга у Чабы. – Наказать?
– Не надо. Она поумнеет. Попробуем сделать обманный жест. Руками.
Но Кристи совсем не интересовали руки, она бросилась на ноги Чабы, промахнулась, и руки хлопнули ее по голове. Тогда Кристи, хрипя, отступила и остановилась возле платка. На губах Чабы играла настороженная улыбка.
Потом он и Ольга стали советоваться.
Чаба обнял ее за плечи, и смотреть на них Жолту было не очень приятно.
Зебулон в нерешительности остановился у перекладины и с тревогой дожидался команды. Когда она прозвучала, пес, прикидывая длину разбега, замешкался и прыгнуть решился с трудом. Он опасался за свои длинные ноги и старался как можно скорее забыть про недавний ушиб.
– Барьер! – крикнул Жолт. – Давай, Зебу! Барьер! Гон, барьер!
Жолт страшно устал. Но, не сознавая усталости, продолжал что есть сил кричать, до хрипоты, до слез, от которых у него порой рябило в глазах. Ему было жаль Зебулона, так как он чувствовал, что пес прав и незачем его понукать: ведь ясно же, через день-два он прыгнет прекрасно сам, ибо накопленная уверенность в своих силах легко перенесет его через этот барьер. И все-таки он кричал, подгонял… В конце концов Зебулон взял препятствие, но так плохо и неуклюже, что пришлось повторить.
– Жолти, ты остаешься? – крикнула Ольга.
У него не было сил отозваться. Он поплелся к Ольге, словно сам получил команду. Ольга смотрела на него в упор.
– Что с тобой, Жолти? Ты болен?
Он хотел сразу ответить и дважды торопливо глотнул.
– Нет… нет…
Он умолк, издал тонкий свистящий звук и почувствовал, как все, кто собрался уже уходить, обратили на него внимание. К счастью, в этот миг началась собачья свалка, и всем стало не до него.
С горы шли гуськом. Зебулон беспокойно поглядывал вверх и, свесив набок красный язык, словно бы усмехался.
У входа на кладбище Фаркашрет Жолт еще раз попытался начать разговор, стараясь говорить легко и неторопливо:
– В последний раз он перелетел перекладину, как лебедь… Но он пятится все время назад. Собака… собака…
– «Собака… собака»! – передразнил его Чаба.
Жолт бросил на него сверкающий взгляд. Этот мерзкий тип с атлетическими плечами его передразнивает! Жолт готов был его убить.
– Собака чувствует, – спокойно продолжал Чаба, – что ты нервничаешь. Что с тобой, старик? Могу поспорить, что это из-за отца. Он, наверное, с немалым трудом пробился сквозь гущу твоих двоек.
Жолт, стиснув губы, молчал.
– Не унывай, Жоли. Мне, например, через семь недель предстоит устный экзамен. И что же я делаю? Я заманиваю удачу, потому что игра идет по крупной. Отметка нужна мне для документа, причем только хорошая. Мне ведь придется сдавать вступительные.
Ольга взглянула на Чабу. Видно было, что она волнуется.
– Ты зайдешь ко мне, Чаба? Зайдешь? – спросила она, не скрывая своего беспокойства.
– Я же тебе обещал, – коротко сказал Чаба.
Ну, ясно, раз он ей обещал, значит, зайдет. Это же так естественно.
Жолт хотел продолжить разговор о собаке. Ему не терпелось рассказать, каким смелым становится Зебулон. Он уже может помериться силой с боксерами, если они на него накинутся. Но какой-то спазм тупо сдавил его горло, перехватил обручем грудь и медленно сполз вниз, к брюшине.
Теперь поневоле пришлось хранить обиженное молчание. Впрочем, для Ольги и Чабы это не имело значения, он был для них пустым местом, просто не существовал. Реплики, которыми они обменивались, движения, взгляды – словом, все говорило о том, что Жолт был здесь лишним.
На Силадифашор он все еще слушал их дружное воркование и спохватился тогда лишь, когда паузы в их разговоре стали длиннее. Терзаясь, он заметил, как нервно поглядывает в его сторону Ольга, и приготовился попрощаться. «Если я сию минуту не смоюсь, они попросту вышвырнут меня из трамвая», – подумал он. И, дернув Зебулона, одеревеневшими губами выдавил:
– Чао!
– Ты не забежишь на минутку? – рассеянно улыбнувшись, спросила Ольга.
Подняв в знак прощания руку и растянув рот в беспечной улыбке, он шагнул с подножки вслед за Зебулоном. Зебулон изо всех сил натягивал поводок, но Жолт медлил. Он надеялся, что его окликнут, и сгорал со стыда. «Ты не забежишь?.. Нет?» — слышался ему голос Ольги. А ему так хотелось, чтобы она его позвала: «Пойдем с нами, Жоли!» И то, что это сказано не было, казалось ему непоправимым несчастьем.
Какое-то время Жолт шел с закрытыми глазами. И устоял перед искушением – не оглянулся.
Давясь, он глотал в кухне югурт. И зря спешил: Беата подкралась к нему незаметно и позвала смотреть свои рисунки.
– Мне хочется послать на конкурс «Танцоров». А тебе? – начала Беата.
Что это? Нарядная группа девочек, взявшихся за руки, в национальных калочайских костюмах; каждая в отдельности раскрашена, как кукла, без всяких цветовых переходов и оттенков, но все вместе они создавали видимость движения. Жолт смотрел в изумлении: куклы и в самом деле отплясывали, они кружились в вихре танца, и, хотя это было абсурдом, у него родилось ощущение, будто их ненатурально большие и неправдоподобно черные бусины-глаза создают эффект движения по кругу справа налево.
– Хорошо, – сказал Жолт.
– Моей учительнице тоже нравится. Как ты думаешь, ведь это лучше всего, да?
– Да.
– Хоть бы один рисунок послали в Дели.
– Здорово у тебя получается.
– А тебе я нарисовала пастуха.
Жолт взглянул на пастуха. Деревянная кукла, усы, как бычьи рога, черные пуговки глаз, белая овечья шуба. И надпись: «Жолту от Беаты на память». В горле у Жолта запершило.
– Спасибо, Беа, – сказал он. – Давай я его спрячу… Скажи нашим, что я поел. В общем, придумай что-нибудь и соври, потому что ужинать мне неохота. Сумеешь соврать правдиво?