Второе рождение Жолта Керекеша
Шрифт:
– Я думал, ты давно спишь, – сказал Керекеш, подслеповато оглядываясь.
– Я сейчас лягу.
– Ты себя плохо чувствуешь?
– Хорошо. Желудок уже в полном порядке.
Жолт сказал правду, но в горле его набухал, разрастался ватный ком.
Глаза Керекеша ощупали босого, с ноги на ногу переминавшегося мальчишку и дважды задержались на его лице. Жолт выдержал взгляд отца, но не мог унять свои вздрагивающие веки. Белая рубашка Керекеша как бы осветила комнату. Жолт невольно следовал за взглядом отца, переходя глазами от предмета к предмету. На гардинном
Микроскоп. Дохлые мухи на столе. Надежда, что отец не заметит их, никакой. Их освещала лампа.
Да. Вот голова его уже дернулась.
– Что ты делаешь здесь? – спросил Керекеш.
Жолт молчал, чувствуя, как лоб его покрывается колючими крупинками пота. Смутившись, он раздумывал, стоит ли вообще вступать в объяснения.
«Говорить или не говорить?» – в нерешительности спрашивал себя Жолт. Он уже открыл рот, но отец его опередил.
– Что это? – опять спросил Керекеш. – Но если ты скажешь, что это трупы мух, то получишь затрещину.
Снова Жолт промолчал. Он вспыхнул. Значит, ему грозит затрещина, если он скажет, что труп мухи не что иное, как труп мухи. Но в тот же миг Жолт остыл: каким-то неведомым образом он проникся вдруг тем же чувством, которое, видимо, испытал отец: конечно, зрелище агонии мух развлечение, говоря мягко, кретинское.
– Я, кажется, тебя о чем-то спросил, – предостерегающим тоном сказал Керекеш.
Жолт, подавленный и несчастный, водил по столу указательным пальцем. Руки его дрожали.
– Они… экзитировали.
– Экзитировали, – повторил Керекеш.
Лоб его надломился. Изрезанный горизонтальными мрачными морщинами, он стал похож на нотный стан.
И тут Жолт кое о чем догадался: сделав выстрел вслепую, сказав это слово наугад, он попал в самое яблочко. Но исправить это уже было нельзя.
– Про мух тоже так можно сказать, – пробормотал он смущенно.
Керекеш не ответил, повернулся и вышел. Жолт смел мух и выбросил в корзину для мусора. Ватный ком из горла скользнул куда-то в желудок. Все тело гудело, требуя покоя. Тем не менее он не лег. Немного погодя в дверь постучали.
– Можно?
– Угу, – промямлил Жолт, хотя сейчас видеть мачеху ему совсем не хотелось.
– Я прочту тебе стихи. Коротенькие, – сказала Магда-два.
– Ладно, – согласился Жолт.
Она пришла в желтом халате и удобно уселась с краю тахты.
Стихи были про мальчика, который пожелал убить муху и испрашивал на это разрешение у отца. Жолт слушал вполуха и устало смотрел на Магду.
– Этому мальчугану всего шесть лет, –
– Ладно. Я понял, – сказал Жолт. – Папа, что ли, прислал?
– Нет. Но он из-за тебя очень расстроен.
– Мух я выкинул.
– Ты страшно забывчив, Жолти. Ты натворил кучу глупостей. А в том, что ты занимался изучением мух, кстати, нет ничего предосудительного.
Жолт молчал. Мысли его разбегались, словно он бродил в туманном сне. Вот дядя Иван поднимает бревно, которое будет распиливать… Желтоватая щетина его усов топорщится… Жолту казалось, что Магда сидит здесь уже много часов и ее желтый халат будто распространяет какое-то желтое благоухание… Она сидит здесь сейчас вместо мамы. Магда-два папина любовь. А Магда-один вышла из игры. Кто плохо играет, тот из игры выходит.
– Жолти, ты, наверное, болен, – как будто из густого тумана, донесся до него голос Магды.
Она говорила что-то еще, но Жолт уже ничего не слышал, он лишь чувствовал, как прохладная ладонь мачехи поглаживает его руку.
Снова он остался один и в раздражении бросился на тахту. За плотно прикрытыми веками судорожно метались глазные яблоки. «И меня, и меня скоро выкинут из игры. Я же совсем не в форме».
Глава VI
ЗАИКАНИЕ
Ждали, должно быть, чуда. В июне, во всяком случае, еще была надежда, что Жолт не провалится ни по одному предмету. Члены семьи доктора Керекеша, недостаточно информированные, радовались заранее. Беата сияла.
– Дядя Тиби, – говорила она, – у Жолти не будет ни единого колышка!
– Колышка? Какого колышка? – слегка пошатываясь, спрашивал Тибор. – Что ты меня, кузнечик, разыгрываешь?
– Это значит, – пояснил «кузнечик», – что Жолт перейдет, не провалится.
– Неужели? Это прекрасно! А с какой стати ему проваливаться? Он ведь умница, он же бесценный мальчик! Мой племянник!
– Но он, бедненький, очень долго болел.
– Да, я слышал, что какой-то хулиган его напоил.
– Так это же было давно!
Жолт, бледный как мел, слушал разговор Тибора и Беаты. На его застывшем, казалось, даже сонном лице неестественно резко темнели густые брови и синеватая черточка пробивающихся усов. Время от времени он делал нервные глотательные движения, очень быстро, одно за другим, и его худенькая шея вздрагивала.
– Иди, Жоли, поешь!
– Я провалился, – сказал Жолт едва слышно.
И глаза его потухли.
– Да? – с ужасом спросила Беата. – Нет, это неправда. Магда же узнавала. Ты сочиняешь, Жоли. Ты просто шутишь. Чтоб меня посмешить. Правда?
– Можно и посмеяться, – сказал Жолт угрюмо.
– Но я не смеюсь, ведь нет ничего смешного, если ты не смог перебраться через эту… как ее… из колов ограду.
– Через частокол, – поправил Жолт.
– Но ведь это неправда? – с пылающим лицом, растерянно, умоляюще говорила Беата.
– Правда. Я провалился. Зато папа… папа не провалился.