Второе сердце
Шрифт:
Теперь он каждый день старался проводить Валентину после работы, и, когда это ему почему-либо не удавалось, вечер казался потраченным впустую. В такие вечера он вспоминал все, о чем они говорили в прошлый раз, и неторопливо «прокручивал на бобинах» то, что бы сказал ей сегодня.
Лишь на пятом или шестом провожании она согласилась пойти в кино — благо, на площади сменили рекламу: афишу, висевшую на щите «скоро», перевесили на щит «сегодня».
Билеты достали на восьмичасовой сеанс, после сеанса долго ждали на остановке
— Не сердитесь и не волнуйтесь, Сеня! Во-первых, смотрите, как еще светло, а во-вторых, мне тут совсем близко. До завтра!
Спящая Красавица при очередном совместном перекуре на скамейке крыльца, куда они на лето перенесли «курилку», промурлыкала, жмурясь на солнце:
— Очень уж вы откровенно ведете себя, Семен Сергеевич! С моей, конечно, легкой руки… признаю… Но для приличия вам бы лучше завуалировать свои отношения!
— Зачем же, Вера Ивановна? Не умею я этого и не хочу, и… действительно — зачем?!
— В таких делах должна быть хоть маленькая, но тайна, обязательно — тайна! Таинственность обостряет восприятие даже самых простых, самых банальных вещей. А так… — Она потупила глаза. — Того и гляди, однажды утром вы встретите всех нас вот на этих ступеньках и торжественно объявите о своей предстоящей женитьбе!
— Ну, Вера Ивановна, до женитьбы еще далеко…
— Ага! Но, надо полагать, такой вариант не исключается?
— Я хотел сказать, что нет пока никаких оснований и разговор подобный заводить.
— Конечно, конечно! — Она бросила окурок в урну и встала. — И все-таки подумайте над моими словами относительно таинственности…
— Да нечего мне таить! Я ничего не ворую.
— Не воруете… Мы, Семен Сергеевич, порой берем, сами не зная — что да чье! Это я — к слову… Когда дойдет дело до свадьбы — не забудьте: все началось с моей легкой руки! — И она, подмигнув, величественно удалилась.
Поселок изнывал от июньской жары, задыхался пылью, поднимаемой автомобилями и мотоциклами, мечтал о дожде.
В камералке с утра стояла такая духота, что даже курить не тянуло. К полудню рубаха бывала насквозь мокрой; от прикосновения постоянно влажных рук расползалась тушь на кальках, чернила на исписанных страницах.
Он старался почаще выезжать на участок: у воды всегда прохладней. И после работы они с Валентиной прежде всего шли к реке, на пристань Фединой флотилии: с причала было удобней купаться — и раздеваться-одеваться, и нырять, сразу уходя в прохладную глубину, и лежать на отполированных водой и временем досках, обсыхая.
Валентине захотелось обновить купленный за компанию со Спящей Красавицей купальник. Для женщины обновить — не значит только впервые надеть: обновить — это еще (а чаще — прежде всего) показаться на людях, посмотреть, как посмотрят на обновку другие… И в воскресенье они отправились на «культурный» пляж.
Недалеко от дебаркадера, к которому пришвартовывались рейсовые пароходы, река, потревоженная ведущимися выше
Он лежал рядом с Валентиной у большого гранитного валуна, устав лузгать подсолнухи и рассказывать бородатые анекдоты студенческих лет. Купальник оказался ей в самую пору и очень шел, но слова, сказанные им по этому поводу, она выслушала равнодушно и невесело махнула рукой:
— Уже пятая…
— Что — пятая?
— Вон — пятая уже идет в таком же!
История!.. А он и внимания не обратил на столь огорчительный для любой женщины факт, хотя все время смотрел по сторонам, стараясь — поменьше на Валентину: в заграничном нейлоне она казалась ему совершенно обнаженной, особенно не успев обсохнуть после купания… Он окинул взглядом «пятую» — пятая выглядела вполне благопристойно: оптический обман в отношении ее не сработал.
— Послушалась Веру Ивановну, не подумав! Теперь хоть выбрасывай!..
— Что ты расстраиваешься из-за пустяка?
— У меня всю жизнь так! Всех всегда слушаюсь! С детства приучена — никак не отучиться… Папаша — наставлял, мамочка — учила… Преподавателей в школе огорчить боялась: все, что велели, непременно старалась выполнить.
— В школе все старались. Меня еще и в институте учили, и помимо института…
— Кажется, вполне взрослым человеком стала, деньги сама себе на жизнь зарабатываю, а люди все норовят дать совет, подсказать… Это я уже не о Валентине Ивановне. Вообще…
— Говорят: люди не научат — жизнь научит!
— Жизнь! Жизни без людей нет, жизнь — это те же самые люди!
— Учить у нас умеют! Чуть что — моментально поправят: делай не так, а вот этак, ступай не налево, а направо, пиши…
— Пиши?..
— То есть — не пиши, а говори… говори, мол, да помни, что говоришь, не заговаривайся! Смотри на вещи, как все, не пытайся выделиться…
— Так никогда не станешь самостоятельной!
— Ну, Валя… Все еще впереди! Какие, как говорится, наши годы?!
Где-то за полдень нестерпимо захотелось есть, и, видимо, не им одним: к торговым лоткам выстроились длинные очереди.
— Пока стоишь — с голоду помрешь! Да еще перед самым носом последний пирожок кто-нибудь, более счастливый, урвет… Слушай, пойдем ко мне обедать: у нас с Федей такие чанахи приготовлены! И даже бутылка вина имеется.
— Неловко, Сеня…
— Ты хозяев имеешь в виду? Хозяева сами по себе, мы — сами с усами! А Феди дома нет и не будет до вечера: он начальство наше вчера на ночь глядя на рыбалку повез.