Второй Фаэтон: восемь часов до смерти
Шрифт:
– Что вы ещё предполагаете? – спросили с места.
– Я ничего конкретно не предполагаю, я могу только не исключать. И я не исключаю в этой обстановке ничего. В том числе катастрофического землетрясения в Москве, хотя здесь, сами понимаете, мне меньше всего хотелось бы быть пророком.
– Ну в Москве-то с какой стати? Какие тут у нас мантийные потоки? Спокойная материковая платформа.
– А разломы плиты? Их много, и кто доказал, что они навсегда неподвижны? Это я вам ещё про трапповый вулканизм не рассказал.
– Ого! –
– Да-да, трапповый вулканизм42. Если возникают новые нисходящие потоки в мантии, то, по логике, точно также в новых и неожиданных местах могут возникнуть новые плюмы. Мы не знаем, как и почему это происходит. Это были считанные разы за всю историю Земли, но как же не повезло тем, кто жил в те времена! Трилобиты, динозавры… Кто сказал, что эпоха людей застрахована от подобных катастроф? Ладно, время уже позднее. Остались вопросы – запомните их, мы начнём с них следующую лекцию. Всего наилучшего и берегите себя!
Перекусывая по пути к метро «Спортивная» в безалкогольном бистро с претенциозным названием «Кулинарная лавка братьевъ Караваевыхъ», Любарский оказался свидетелем забавной и одновременно грустной сцены. В бистро зашёл юродивый (в последнее время их стало в Москве что-то очень много) и возвестил:
– Разверзнется земля, как в Гоа, и поглотит многих грешников! А других сожжёт огонь подземный! Покайтесь, граждане, пока не поздно!
Припозднившиеся небогатые граждане, закусывая в бистро, делились с юродивым кусками пирогов. Тот наполнил ими свою суму и удалился. Конечно, это была форма нищенства, но Любарского невольно поразило содержание «пророчества».
Направляясь уже довольно поздно ночью к себе домой мимо ещё уцелевших девятиэтажек постройки восьмидесятых годов, Любарский грустно размышлял. Не о судьбах Земли, а о распавшейся семье, об уходе жены, считавшей для себя личным оскорблением его низкие доходы, о том, что своего десятилетнего сына он теперь видит только раз или два в неделю, по пути из школы, и то лишь под строгим присмотром его мамы. «Ну и правильно, – решил он вдруг, – кем бы он стал при моём воспитании? Таким же учёным-неудачником. А она, глядишь, сделает из него чиновника, и он станет портить жизнь не себе, а другим».
После первого приступа весеннего тепла в Москве, как это часто бывает, снова выпал снег, и теперь тающие сугробы образовали во впадинах тротуаров большие и глубокие лужи.
Подходя к подъезду, где он жил, Любарский заметил допотопный полицейский УАЗик с потушенными фарами, прошёл мимо.
– Стойте, гражданин!
Любарский невольно обернулся. Рослый и толстый сержант полиции с обширным красным лицом, бычьей шеей и бесцветными бровями небрежно откозырял.
– Сержант полиции Кузнецов. Попрошу предъявить документы, гражданин.
Любарский
Сержант резким движением выбил удостоверение у него из руки, и оно отлетело куда-то в лужу.
– Ты чё, больной? Паспорт показывай!
Любарский не нашёл ничего лучше, как пробормотать:
– Я живу в этом подъезде.
– А чем докажешь? Паспорта у тебя нет! Я вынужден задержать тебя для проверки. Сейчас поедем в участок. Сергей!
Из УАЗика вылез напарник в чине старшины.
– Тут вот пьяный гражданин отказывается предъявлять документы, – изрёк тот, кто представился Кузнецовым.
– Та-ак, – протянул старшина, – мы вынуждены произвести личный досмотр. Поднять руки вверх! – заорал он.
– Я не обязан подчиняться этому требованию, – произнёс Любарский и повернулся к бандитам в форме спиной. Тут же он почувствовал, как ему профессионально заломили обе руки и потащили к УАЗику. Возможности сопротивляться не было.
– Ну-ка, вот так, встань, руки на капот, ноги на ширину плеч, не двигаться, – его поставили к машине, один крепко пригнул Любарскому голову к капоту, другой стал обыскивать его карманы. Любарский, по счастью, не носил с собой больших денег, а сегодня он не взял и банковской карты. Сейчас у него оставалось рублей пятьсот, не больше.
– А это что? – спросил сержант, хватаясь за сумку с планшетом.
– Мой планшет.
– А чем докажешь, что он твой?
– Я не обязан это доказывать.
– Ясно. Вещдок. Изымаем, – произнёс Кузнецов, стаскивая сумку с геолога.
– Так, – сказал старшина, закончив обыск, – появление в общественном месте в нетрезвом виде, неповиновение законному требованию сотрудника полиции.
– Говоришь, здесь живёшь? Гони косой червонец, отдам тебе твою сумку, и иди, – хриплым голосом сказал сержант.
«Косым червонцем» в народе прозвали выпущенную меньше чем за год до этого купюру в десять тысяч рублей, в широком смысле слова – денежную сумму в десять тысяч рублей.
Любарского взяло зло.
– Как же я дам, если вы у меня все деньги только что отобрали? – с максимально возможной в данной ситуации невозмутимостью произнёс он.
– Что? Ещё и оскорбление сотрудника полиции при исполнении?! – воскликнул старшина. – А ну-ка поехали в участок, протокол составим.
С этими словами два дюжих «стража порядка» затолкали Любарского в заднюю дверь УАЗика.
В «обезьяннике» полицейского отделения он оказался один. Скудный, однако, улов был нынче вечером у «стражей порядка», оттого они, видимо, и были злы.