Второй Фонд
Шрифт:
— Очень хорошо, — последовал равнодушный ответ. — У меня нет возражений против приземления. В худшем случае — небольшая потеря времени.
— О, нет. В худшем — полное поражение! Если это Второй Фонд. Помните, это может оказаться миром, Космос знает, скольких Мулов.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Приземлиться на какой-нибудь второстепенной планете. Сначала разузнать как можно больше о Тазенде, затем действовать по обстановке.
— Хорошо. Возражений нет. А теперь, если вы не против, я хотел бы выключить свет.
Махнув
И в темноте своей крошечной каюты на островке движущегося металла, затерянного в необъятности космоса, Генерал Притчер лежал без сна, следуя мыслям, которые завели его в фантастические дебри.
Если все, что он принял с таким скрипом, правда (и, похоже, это подтверждалось фактами), — тогда Тазенда была Вторым Фондом. Другого выхода не было. Но как же это? Почему?
Может ли это быть Тазенда? Обыкновенный мир? Ничем не выделяющийся? Трущоба, затерянная среди обломков Империи? Осколок среди осколков? Словно издалека, перед ним всплыло съеженное лицо Мула и его тонкий голос, которым он говорил о старом психологе Фонда Эблинге Мисе, единственном, кто, возможно, знал секрет Второго Фонда.
Притчер вспомнил напряжение, звучавшее в словах Мула:
— Это было так, словно изумление потрясло Миса. Словно то, что он узнал о Втором Фонде, превзошло все его ожидания и продвинулось в направлении, совершенно отличном от предполагаемого им. Если бы я только мог читать его мысли быстрее, чем эмоции! Хотя эмоции его были просты, но надо всем было это огромное удивление.
Удивление было основой. Что-то даже большее, чем изумление! А теперь появился этот мальчишка, этот ухмыляющийся юнец, со своей радостной многословной болтовней о Тазенде и ее неясной аномальности. И он, должно быть, прав. Он должен быть прав. Иначе все это бессмысленно.
Последняя сознательная мысль Притчера отдавала злорадством.
Гипертрейсер вместе с передатчиком все еще на месте. Час назад он проверил это — пока не было Ченниса.
Это была обычная встреча в приемной Совещательной Палаты — всего за несколько минут перед тем, как пройти в нее для обсуждения текущих дел. Обмен несколькими быстрыми мыслями.
— Итак, Мул в пути?
— Я тоже это чувствую. Рискованно! Чрезвычайно рискованно!
— Не очень, если все пойдет как было задумано.
— Мул — не обычный человек, трудно манипулировать выбранными им орудиями так, чтобы он этого не обнаружил. Трудно проникать в контролируемые умы. Говорят, кое-где он это заметил.
— Да. Не знаю, как этого избежать.
— Неконтролируемые умы легче. Но не многие из них занимают у него высокие посты…
Они вошли в Палату. Остальные из Второго Фонда последовали за ними.
3. Двое и крестьянин
Россем был одним из тех пограничных миров, которые Галактическая история редко
В последние дни Галактической Империи, когда в его пустынях расселили ссыльных, только обсерватория да небольшая база Флота помогали удержать планету от полного запустения. Позже, в роковые дни междоусобиц, еще задолго до Хэри Селдона, многие люди бежали и находили себе пристанище здесь, на задворках Галактики, — самые слабые, уставшие от перемежающихся десятилетий неустойчивости и опасности, от разграбленных планет и призрачного ряда недолговечных императоров, приходивших к власти на несколько бездарных и бесполезных лет.
По холодным пустыням Россема рассыпались деревни. Его небольшому красноватому скупому солнцу едва хватало скудного тепла для самого себя, в то время как снег валил девять месяцев в году. Упрямое местное зерно спало в земле все эти снежные месяцы, потом прорастало и созревало почти с панической скоростью, когда неохотно светившее солнце прогревало воздух до десяти градусов.
На пастбищах щипали траву маленькие козоподобные животные, разгребая толстый покров снега крошечными трехкопытными ножками.
Таким образом, у людей Россема были хлеб и молоко, а когда можно было обойтись без животного — и мясо. Мрачные, зловещие леса, охватившие половину экваториального региона планеты, снабжали прочной, хорошей древесиной для домов.
Лес вместе с кое-какими мехами и минералами были достойны экспорта, и корабли Империи прилетали изредка, привозя на обмен сельскохозяйственную технику, атомные обогреватели и даже телевизоры. Эти последние были действительно подходящим товаром — для длинной зимы, которая навязывала крестьянам одинокую спячку.
Имперская история проходила мимо крестьян Россема. Торговые корабли могла привезти новости, но лихорадочные, обрывочные. Изредка прибывали новые беженцы, а однажды даже относительно большая группа, целиком оставшаяся. И главные новости из Галактики приходили с ними.
И вот тогда россемиты узнавали о важных битвах и истребленных народах, об императорах-тиранах и мятежных вице-королях. И они вздыхали и качали головами, и плотнее укутывали меховыми воротниками свои бородатые лица, сидя на деревенской площади под слабым солнцем и философствуя о зле людском.
Потом, через некоторое время, торговые корабли не прибывали вовсе, и жизнь становилась тяжелее. Снабжение нездешней, нежной едой, табаком и машинами прекратилось. Неясные слова из обрывков, увиденных по телевизору, приносили все больше тревожные новости. И, наконец, распространились слухи, что Трантор разграблен. Огромный столичный мир всей Галактики, чудесный, легендарный, бесподобный и несравненный дом императоров разорен, разрушен, доведен до полного уничтожения.
Это было что-то непостижимое, и многим крестьянам Россема, копавшихся в своих полях, показалось, что конец Галактики не за горами.