Второй медовый месяц
Шрифт:
Солнце, сияющее в линяло-голубом небе, начинало припекать. Оно осветило захламленные углы еще не ожившего после зимы сада, оригинальный узор трещин на шелушащейся краске и пережившие зиму черные листья клематиса над головой Эди. Усаживаясь и распределяя кружку, телефон и печенье по перевернутым цветочным горшкам, стоящим поблизости, она думала, что за последние пять недель ей впервые представилась возможность поблаженствовать, крохотный шанс удержать в будущем то, что, в свою очередь, могло бы придать хоть какое-то подобие смысла прошлому. Она разрешила Арси запрыгнуть
— С трудом верится, что это работа, — сказал ей Ласло на первой репетиции.
Она торопливо просматривала свои реплики.
Не глядя на него, она пообещала:
— К концу репетиции поверишь.
Репетицию он завершил серым от усталости. Казалось, он сейчас расплачется. Он путался у всех под ногами, не сделал ни единого верного акцента, совершенно не чувствовал ритма и в панике не слушал режиссера.
— Проваливай, — велел ему Фредди Касс. — Убирайся учить роль и возвращайся пустым.
— Пустым?
— Вот именно. Начнем все заново.
Но не с Ласло, а с пьесы.
В утешение норвежец Айвор предложил Ласло и Эди пропустить по чуть-чуть. Теперь, когда весь актерский состав был утвержден, Айвор сменил снисходительность на благосклонность.
Мясистой ручищей он обнял Ласло за плечи.
— Выпей. Расслабься.
Рядом с ним Ласло походил на мальчугана из сказки, спасенного добродушным великаном. Выпив, Ласло передернулся, а Эди и Айвор с улыбками переглянулись поверх его склоненной головы и принялись уверять, что на первых репетициях все теряются, переигрывают и выглядят полными идиотами.
Ласло скорбно взглянул на Эди.
— Только не вы, — возразил он.
— Сегодня пронесло.
— Расскажите, как это было с вами, — несчастным голосом попросил Ласло.
Слово за слово они уговорили две бутылки вина, допивали которые, сидя уже в обнимку, и когда Эди вернулась домой, Расселу хватило одного взгляда на нее, чтобы спросить: «Мне сказать „я же тебе говорил“, или и так все ясно?»
Пьеса действительно затянула ее, захватила и отвлекла от навязчивых мыслей, но это не означает, думала Эди, подставляя лицо солнцу и закрывая глаза, что она не заметила, как редко стали звонить дети, и не испытывала боли, понимая, как мало знает о новой квартире Мэтью, о том, где живет Роза, о подружке Бена, как дела на работе у всех троих. Она пообещала себе, что не станет донимать их звонками, и выполняла эту клятву с упорством, какое раньше требовалось ей лишь для того, чтобы выдержать садистскую диету. Но это не значило, что о детях она не думала и не волновалась за них. И не чувствовала себя брошенной. Готовить роль фру Альвинг было чудесно — чтобы не скучать в ожидании телефонных звонков, в ожидании, которое порой продолжалось часами, — тем не менее быстро выяснилось, что это не решение проблемы, а всего лишь отвлекающий маневр.
Рядом,
— Это я, — сообщил в трубке голос Вивьен.
— Черт!
— Ну, спасибо тебе за теплые слова…
— Да я думала, что звонит Мэтью. Или Бен.
— В половине двенадцатого утра?
— А что такого?
— Матерям обычно звонят вечером, не слишком поздно. Это уже традиция.
— А ты повеселела, Виви, уж не знаю, с чего вдруг, — заметила Эди.
— Ну-у… просто солнышко вышло, у меня расцвел новый голубой клематис, а Элиот сдал первый экзамен по дайвингу.
— Думаешь, в хозяйстве пригодится?
— Само собой, если живешь в Австралии, возле живописных коралловых рифов.
— Это теперь тоже называется карьерой?
— Я просто звоню узнать, как ты, — заметила Вивьен. — Можешь поверить.
— А я, можешь поверить, безумно рада тебя слышать. Мне теперь никто не звонит. Ни одна живая душа. Я исчезла, растворилась. Кажется, это австралийка Жермен Грир говорила, что после пятидесяти женщины становятся невидимками?
— Может быть. Помню только, что она всех считала объектами сексуального вожделения.
Эди поерзала на стуле, распечатка спланировала на землю. Арси и ухом не повел.
— Я лучше побуду просто объектом материнского вожделения. Секс подождет, пока я освоюсь на новом этапе. Кстати, о матерях: я обзавелась симпатичным новым сценическим сыночком. Ему двадцать четыре, он смешной, неуклюжий и ходит за мной по пятам, как щенок.
— A-а, вот оно что, — протянула Вивьен. — Ты, стало быть, уже освоилась.
— Это не значит, что родные дети меня не интересуют.
После кратчайшей паузы Вивьен осторожно пустила пробный шар:
— Если хочешь, могу рассказать об одном из них.
— Да ну? — резко откликнулась Эди и села повыше, подтянув колени. Арси удержался, впившись в них когтями. — Что ты имеешь в виду?
— Я виделась с Розой…
— Правда?
— Да.
— По какому поводу?
— Да так, она забегала поужинать, — отмахнулась Вивьен.
— Вот как?
— И осталась переночевать.
Эди открыла рот, чтобы честно сказать, что впервые об этом слышит, или солгать, что слышала, да забыла, но отвергла и то и другое.
Вместо этого она откликнулась тоном, который выдал ее с головой:
— Отлично!
— А я думала, она тебе говорила, — безжалостно заметила Вивьен.
Эди наклонилась, помогая Арси отцепить когти от ткани ее брюк.
— Как она? — спросила Эди, прилагая все старания, чтобы ее голос прозвучал невозмутимо.
— Знаешь, — начала Вивьен, — по-моему, просто бодрится. Работа в турагентстве — это, конечно, просто замечательно, но ведь она достойна большего, ты же понимаешь. И она это знает, но деньги есть деньги, верно?
— Да уж…
— Что ее по-настоящему беспокоит, так это житье вместе с Кейт и Барни. Ну, ты понимаешь — молодожены, а тут в доме чужой человек. Правда, она говорит, что не чувствовала себя незваной гостьей, но я-то видела, как нелегко ей было.
— Было?