Второй после Солнца. Часть вторая
Шрифт:
Старушка, пропевшая мне здравие, захлопала в ладоши от радости.
– Налетайте же, бгатия, – поддержал их я, забыв даже на время о своих новых друзьях, – получайте своё законное удовольствие, и пусть каждому будет хигашо!
– Эх, была не была, – сказал мужчина с задушевным голосом и первым взапрыгнул, промахнулся, и снова взапрыгнул, и опять промахнулся.
– Сударь, позвольте, оставьте и мне немножко, –
Но голос сверху придал ему силы ждать:
– Не бойтесь, сударь, меня хватит на всех.
Она была нашей королевой, и мы всем вагоном прыгали и плясали вокруг неё, и мы любили её, и она нас любила.
Я побежал в другие вагоны поделиться нашей радостью и любовью, но везде было всё то же – всем было хорошо, и всем было весело, и все прыгали и плясали вокруг своих королев.
И я вернулся, но не вовремя.
– Подходи, курчавенький, хочешь, небось? – ущипнула меня за нос добрая старушка.
К счастью, меня опередил джентльмен с невероятного калибра достоинством:
– Уйди, зарублю! Моя очередь! – разогнал он меня, словно тучу с градом. – Не стой под стрелой! Не влезай – убьёт! – рычал он на нас, брызгая во все стороны, как поливалка.
И снова мы прыгали и плясали вокруг неё, и снова любили её, нашу королеву, и снова королева любила нас.
Когда же сняли её и уложили на умытый семенем пол, лицо её было белым как августовский снег.
Моя мерзкая удлинённая физиономия со смурными плутоватыми глазками устало зажмурилась. Я сглотнул слюну и захотел на воздух.
– Остановите! Выпустите! – крикнул я.
– Подожди-ка, – подскочила ко мне добрая старушка, – дай мне десять рублей, пока не ушёл.
Я извинился перед старушкой и заявил о неприемлемости её просьбы и недостойности её поведения.
– Дай мне десять рублей, дай, дай мне десять рублей, – настаивала старушка.
«Найти бы какую-нибудь славную девушку по имени Бибигуль, но не старушку!» – подумал я, дёрнул левым плечиком – нерешительно, затем правым – решительно, и выдавил стекло своей задницей в розовых ажурных подштанниках.
– Свобода, судари, свобода! – крикнул сударь. – Он принёс нам свободу!
«Так вот кто я – цуцундр-освободитель», – осознал я, вываливаясь вон.
Только пересчитав кости и обнаружив даже несколько лишних, я увидел, что на перроне написано «Квамос!».
«Далеко
«Квамос!!! Это звучит гордо!» – подумал я далее, и мне неудержимо захотелось разрыться. Сбылась мечта раздолбая: я – в Квамосе, образцовом посткоммунистическом городе.
Примерно в одно время с Павлом, в погожий сентябрьский день, появились на просторах Восточноевропейской равнины Псевдоаркаша, выдававший себе за Аркашу, и выдававшая себя за Гангу Лжеганга.
Они ходили в белых одеждах, и Псевдоаркаша предлагал всем встречным испить у них крови, Лжеганга же предлагала им свою плоть в качестве компенсации.
Но везде принимали их как героев – ибо неистребима была в восточноевропейцах тяга к прекрасному, духовному, вечному, олицетворяемому в народном сознании именно исполинской фигурой Аркаши. На городских окраинах мэры встречали их речами, цветами и ключами от города, почётные жители подавали хлеб-соль, самые красивые девушки окружали Псевдоаркашу, а самые могучие юноши – Лжегангу.
– Ну что же, город, пришёл и на твои улицы праздник, – возвещал Псевдоаркаша. – Давай, принимай гостя, принимай своего героя.
И их принимали – с плакатами: «Миру – мир! Народу – Глюков! Аркаше – Ганга!»
– Наш народ, – вещал как бы вдохновлённый этим, как бы импровизируя, Псевдоаркаша, – самый народный народ в мире!
– Наш Аркаша, – кричал народ, как бы импровизируя, заранее заготовленную речовку, – самый гениальный вундеркинд в мире!
– Правильно! Верно! – кричал Псевдоаркаша. – А наша Ганга – самая сексапильная Ганга в мире!
– Ганга! Ганга! – кричал народ. – Покажи нам кусочек секса!
– Щас! – отвечала Лжеганга. – Щас, мои хорошие, только расстегну пуговки на своей блузке, щас, мои пригожие, только развяжу ленточки на своих чулочках – и покажу!
Народ ревел от восторга, а Лжеганга удалялась к ближайшим кустам в сопровождении отборных юношей, которые и расстёгивали, и развязывали, и всяко по-иному услаждали ненасытную натуру Лжеганги. К прочим обитателям равнины в тот день Лжеганга больше не выходила.
Псевдоаркаша же очередной выходкой переключал на себя внимание возбуждённой толпы, заставляя её рычать от восторга хищным и страшным стадным рыком.
Образцовые посткоммунистические города особенно замечательны тем, что жизнь в них являет нам повседневные образцы настоящего посткоммунистического трудового, ратного и культурного подвига.
Именно с целью побудить население к новым трудовым подвигам мои новые друзья (а лишь увидев их, я сразу понял: мы станем друзьями) бросали на тротуар образцового города окурки и сплёвывали на этот же тротуар сквозь щели, рассекавшие их образцовые лица.