Второй после Солнца
Шрифт:
– Ты, гордый Аркаша, вундеркинд земли русской, который ни перед кем ещё не стоял на коленях, – отвечала Аркаше Испанская Земля, – знай: ты – мой, я впускаю тебя в себя.
– Спасибо, пока не надо, – вежливо отказался Аркаша.
Послышался гул запоздавших самолётов, и гордому Аркаше пришлось-таки зарываться в Испанскую Землю.
– Это – агония! – прокричал над его ухом Пер. – Мы уже три месяца сидим на этой горе! И каждый день нас бомбят! И каждый день кто-нибудь гибнет!
– Чья агония, господин теоретик военного искусства? – крикнул в ответ Аркаша.
– Не знаю! – крикнул Пер. – Наверное, моя!
Вечером
– Надо отступать, – сказал Аркаша. – Чтобы отъесться, отпиться, отмыться, отоспаться – и тогда можно снова наступать.
Но наступать им больше не пришлось. Они сдавали высоту за высотой, поле за полем, деревню за деревней, хотя винтовка была у каждого второго, а желание умереть или победить – у каждого полуторного. Они отступали пёхом: вся немудрёная техника была потеряна ещё при наступлении. И лишь Аркаша мог изыскать в этой потере определённый эстетический плюс: остовы грузовиков и танков существенно разнообразили унылый придорожный ландшафт. Возле одного из таких останков Аркаша застыл, не в силах отвести восхищённого взора: то был шикарный серебристый кабриолет «Испано-Суиса». «И пусть меня считают некрофилом, – вслух подумал Аркаша, – я не уйду отсюда, покуда не оживлю её. Или я поеду дальше на ней, или упокоюсь под ней!»
– Я останусь с тобой, – заявила Анита.
– А я останусь с вами, – заявил Пер.
– Фиг с вами, оставайтесь, – добродушно разрешил Аркаша, – может и вы на что сгодитесь. Фу И, давай, брат, принимай на себя полк и отведи его целым за Эбро, сделай минус первое доброе дело.
– Ну что, ребята-демократы, – обратился Аркаша ко всем кроме коммунистов, – не скучайте, свидимся, ждите меня – и я вас каждого прокачу с ветерком.
– И с вами свидимся, – пообещал он остальным.
Толку от Аниты и Пера действительно не было, но Аркаша всё равно за неполный рабочий день с помощью кувалды, скальпеля, зажима и пары тампонов реанимировал Испано-Суису.
– Люблю большие красивые машины, – признался он, утирая пот. – Чуть больше, чем больших красивых женщин, но чуть меньше, чем большие красивые реки. Ладно, поехали, бензина нам хватит как минимум до Эбро.
Они уже догнали было свою колонну («Вот и свиделись! Успели соскучиться?!» – крикнула колонне Анита), когда Аркаша притормозил и стал нервно шарить по своим карманам.
– Трубка! – простонал он. – Подарок Хэма! Я обронил её, верно, когда чинил машину. Выходите, ребята. Я поеду обратно. Я не могу оставить трубку Хэма врагу.
– И не подумаем! – хором воскликнули доблестные скандинавы.
– Спасибо, – сказал растроганный Аркаша, – втроём мы найдем её в четыре раза быстрее.
Они вернулись на старое место и в травах – красных и жёлтых, белых и зелёных – пытались отыскать злополучную трубку. Стемнело. Они переночевали в машине и продолжили поиски утром.
– По-моему, нас окружают, – вдруг закричала Анита, – бежим!
– Поздно, – сказал Аркаша, выпрямляясь, – влипли.
И вдруг, замахав руками, с криками: «Стойте! Стойте! Не проезжайте мимо! Хватайте их! Я заманил их в ловушку! Это – важные коммунисты!» – он побежал навстречу итальянским солдатам.
Пер и Анита смотрели ему вслед скорее очумело, чем понимающе.
– Сейчас он что-нибудь выкинет, – нашлась Анита.
Но Аркаша
– Я – шофёр, – рассказывал он, когда его вместе с трофейными Испано-Суисой, Анитой и Пером доставили в аюнтамьенто 25 деревушки Корберы, утром оставленной республиканцами, – а это – важные коммунисты. Я возил их, но всегда хотел служить только национальным силам, только нашему каудильо 26 . Я – простой рабочий парень, баск по фамилии Эчеверрия. Мы, рабочие, ненавидим коммунистов, мы – за фашистов.
25
Аюнтамьенто – ayuntamiento – здесь: здание, в котором в испанских населённых пунктах располагаются местные органы власти.
26
Каудильо – caudillo – главнокомандующий – титул генерала Франко.
– Эй, хозяин, вино есть? – спросили итальянские офицеры, прерывая Аркашину исповедь в самом драматичном месте.
– Есть, несу, – отвечал староста.
– Тебе всё-таки так хочется жить, – спросила Анита по-шведски, – что ради своей жалкой жизни ты предаёшь нашу идею?
– Ты можешь выдать меня, если хочешь, – шепнул Аркаша. – Говорите по-испански, – произнёс он уже громче, – господа не изволят понимать вашего тарабарского наречия.
Анита, не прицеливаясь, плюнула и попала Аркаше в щёку.
Связанный Пер насуплено молчал.
– Вот она, интеллигенция, – говорил Аркаша, отираясь, – а ведь мы, рабочие парни, такого себе не позволяем. И господа офицеры такого себе не позволяют, потому что это – настоящие господа. Вот она, благодарность за всю мою работу на вас. Спасибо, товарищ, продолжайте хулиганить, я подставляю вам вторую щёку.
– Хочешь вина, рабочий парень? – спросили итальянцы Аркашу.
– Я бы не отказался, – не отказался Аркаша, – если бы мне развязали, наконец, руки.
– Рано, – пресекли Аркашин порыв итальянцы, – рано шофёру пить вино с итальянскими офицерами.
– Господа, безусловно, правы, – смиренно согласился Аркаша, – пить ещё рано.
Пер насуплено молчал.
– Он что, немой? – спросили итальянцы.
– Когда трезвый – то как вина в рот набрал, – пояснил Аркаша.
– У нас заговорит, – пообещал старший из офицеров, капитан Пуччини. – Итак, начнём с женщины. Имя!
Анита молчала. Итальянцы терпеливо потягивали вино.
– Она делает вид, что не понимает. Я отвечу за неё, – вмешался Аркаша. – Её имя – Анита Свенсон, тридцать два года, уроженка Стокгольма, убеждённая коммунистка.
– Что делаете в Испании? – спросил второй офицер, лейтенант Беллини.
– А вы что делаете в Испании? – огрызнулась Анита.
– Вот видите, – подметил Аркаша, – она очень даже неплохо понимает испанский.
– Что делаете в Испании? – повторил Беллини.
– Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, – заявила Анита.
– Нам придётся заставить вас отвечать, – пригрозил Пуччини.
– Сейчас сиеста, – напомнила Анита. – Неужели вы готовы ею пожертвовать?
– Мы готовы провести сиесту в обществе такой очаровательной и разговорчивой синьорины, как вы, – сказал Беллини.