Второй раунд
Шрифт:
— Летом пятьдесят шестого года, вместе с покойным канцлером. Русские были чрезвычайно гостеприимны. Нам отвели одну из лучших московских гостиниц — «Советскую». Нас «угостили» «Лебединым озером» и поездками по городу. Впрочем, мы имели возможность совершать и пешие прогулки, что было крайне полезно…
— А как ваш язык? Я имею в виду русский.
— Та поездка порадовала меня. Я сходил за прибалта. Однако воспользоваться пребыванием в Москве для более основательной работы не удалось. Полагали, что нас обложила русская контрразведка. Свыше приказали быть предельно осторожными. В основном мне тогда вменили в обязанность контролировать деятельность офицеров управления A-I
— Теперь вы будете выступать, так сказать, в новом качестве. Прежде всего полная самостоятельность и совершенно ясная цель. Я не знакомился с деталями, но кажется, к объекту, который интересует наших атлантических компаньонов, у вас определились удобные подходы.
— Это верно. Кое-что успел сделать мой агент.
— Да, да, я смотрел ваш доклад. А как вы решили туда добираться?
— Наиболее удобный трамплин — Скандинавия. После Брюсселя несколько дней побуду в Осло и в Стокгольме, и уж потом — Москва.
— Прекрасно. Хотите сигару?
— Нет, генерал. Скоро исполнится двадцать лет, как погиб мой друг и коллега Пауль Хаазе. Я дал тогда клятву никогда больше не курить, а пить лишь в случаях крайней необходимости. И все для того, чтобы подольше сохранить силы, здоровье ради нашей великой борьбы. Пока, как вы знаете, я верен клятве.
— Вы сказали это так, словно хотите и меня убедить отказаться от всех этих приятных пороков. Но я искренне восхищаюсь вашей твердостью. Желаю успеха и жду приятных сообщений.
— Да, генерал…
Голова побаливала, слегка мутило, и настроение у Петрова было препаршивое. Если завернуть домой переодеться и принять холодный душ, он опоздает на редакционную планерку, а главный этого не любит. Придется ехать так, в вечернем костюме, крахмальной рубашке и галстуке, тугим кольцом давившем шею.
Вчера пришлось принарядиться, близкий приятель выдавал дочь замуж. Свадьбу устроили на даче. Было весело, шумно и хмельно. И вот теперь…
…Петров потрогал рукой щетину на щеках, толкнул дверь и оказался в большом редакторском кабинете. У входа и стен, конечно, свободных мест уже не оказалось, и ему волей-неволей пришлось сесть за длинный приставной стол, рядом с членами редакционной коллегии.
Когда все вопросы были обсуждены и перечислены все «проколы» и «фитили» минувшего номера, начали планировать полосы следующего. Редактор неожиданно сказал, обращаясь к Петрову:
— Смотрю я, Александр Михайлович, и думаю, что ты больше других сегодня подготовлен представлять нашу газету на пресс-конференции в Сокольниках. Что там работает международная выставка, ты, конечно, знаешь. Вот приглашение. Все! Возражений не принимаю.
— Да мне легче отсюда прямым ходом на Курилы, нежели на пресс-конференцию, — взмолился Петров. Но главный ничего не хотел слушать и, переходя к следующему вопросу, заметил:
— Ничего, сделаешь строк сорок.
Выйдя из кабинета, Петров первым делом решил побриться. Спустился на первый этаж, и скоро Маша, которая стригла и брила его уже добрый десяток лет, выслушивала его отчет о вчерашней свадьбе и диком сегодняшнем невезении.
В Сокольники Александр Михайлович приехал к самому началу пресс-конференции, и потому некогда было забежать в буфет, чтобы выпить бутылочку пивка, о которой мечтал всю дорогу.
Председатель выставочного комитета, объявив об открытии выставки, сделал короткое заявление для печати. Затем выступали представители фирм, участвующих в выставке. Блокнот Петрова заполнялся цифрами, фамилиями, названиями. Впору было ехать и отстукать отчет
Наконец, председатель поблагодарил присутствующих за внимание. Петров одним из первых вышел на галерею и устремился к буфету. Бутылка холодного пива и бутерброды с икрой подняли ему настроение. Он взял еще бутылку и бутерброд.
— Разрешите? — Около столика с тем же набором в руках, что и у него, стоял мужчина лет пятидесяти — верхнюю половину лица скрывали большие ультрамодные темные очки.
— Пожалуйста, прошу вас, — отодвинулся Петров, давая место.
Мужчина кивком поблагодарил и, прежде чем приступить к еде, снял очки и тщательно протер стекла платком.
«Интересно, где я его встречал? Где?» — отходя от столика, подумал Петров и стал вспоминать, где же именно. Особенно знакомыми показались глаза — внимательные, водянисто-стального цвета — и разлет белесых бровей. «Может быть, тоже журналист, и я видел его на подобных встречах?» Нет, своих московских коллег Александр Михайлович хорошо знал. С этим же встречался где-то в другом месте. «Вот, если бы он не надел так быстро очки, непременно узнал», — подумал Петров, досадуя на свою память, которая его редко подводила. Но эти глаза он видел, определенно видел, и очень близко. И с ними было связано что-то неприятное.
И вдруг — словно укол иглы: «Лютце? Не может быть?! — Петров замедлил шаг. — Чертовщина какая-то. Ведь прямого сходства нет. Только глаза и брови». Александр Михайлович обернулся и, закуривая, посмотрел в сторону стола, от которого только что отошел.
Человек ел бутерброд и рассматривал посетителей маленького бара. «Нет, не Лютце», — успокоился Петров. В это время легкая конвульсия пробежала по правой щеке незнакомца, чуть дернулась мочка уха. Петров вспомнил, что видел и этот нервный тик. И все же гнал от себя навязчивую мысль. «Наверно, ошибся. Но разве возможно, чтобы у двух разных людей были так похожи глаза? И одна и та же конвульсия? Лютце? Еще посмотрю». Александр Михайлович встал за колонну. Мужчина допил пиво, посмотрел на часы и неторопливо Проследовал в павильон выставки. Он шел от экспоната к экспонату, читал таблички и пояснения, брал со стендов красочные глянцевые проспекты фирм, рекламирующих свои изделия. Петров перешел вслед за ним в другой павильон. Здесь человек остановился и опять начал протирать очки. Делал это скорее по привычке, чем по необходимости. Откуда-то сбоку, из-за группы экскурсантов неожиданно вынырнул долговязый человек в замшевой куртке с большой кожаной сумкой-кофром, какие носят фотокорреспонденты. Он остановился рядом с незнакомцем, заинтересовавшим Петрова, и они некоторое время рассматривали друг друга Потом отошли в сторону и о чем-то заговорили. Долговязый достал из кармана клочок бумаги, скорее всего, визитную карточку, отдал ее, поклонившись, пошел прочь.
Александр Михайлович преследовал своего незнакомца до выхода, а потом — до остановки такси. И был очень раздосадован, что быстро подошла машина. Хлопнула дверца, и человек, столь похожий на того, кто в свое время был его лютым врагом, исчез. Настроение испортилось. Бросив недокуренную сигарету, Петров зашагал по аллее к метро.
Закончив дела в редакции, Александр Михайлович провел остаток дня в борьбе с самим собой, пытаясь прогнать воспоминание о встрече в Сокольниках. А ночью долго не мог уснуть, поднимался, курил и, наконец, решил утром все рассказать о встрече Фомину. Может быть, он ошибается, и Фомин далее посмеется над ним, но сообщить о встрече он обязан, иначе не обретет покоя.