Второй раунд
Шрифт:
— Прошу, пойдемте. Я, кстати, узнала вас по глазам…
Через стеклянную веранду они вошли в большую комнату, служившую гостиной и столовой. В центре стола водяным дымом курился небольшой электрический фонтанчик, источая сырой холодок.
— У вас завидные нервы, Лотта, и присутствие духа, достойное мужчины.
Людмила Николаевна хорошо сознавала, что сейчас Макс начнет игру и самое разумное — подыграть ему. Так быстрее выяснится, чего он хочет.
— Может быть, стакан горячего чая? В жару это помогает. Вот фрукты.
— Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Сегодня
— Что же привело вас ко мне?
— Вы по-прежнему не любите лишних разговоров, это мне всегда импонировало. Поэтому перехожу к делу. Летом сорок восьмого обстоятельства сложились так, что мне даже не удалось с вами попрощаться. Но мы внимательно следили за вами все эти годы, надеясь, что в нужный момент…
— Простите, кто «мы»? Кого вы имеете в виду? Старка?
— Он давно вне большой игры, ваш прежний босс, но он передал вас, как агента, по наследству! Так вот, мы, скажу конкретнее — я не омрачал вашего счастья много лет и позволил наслаждаться им в полную меру. Пришло время, Лотта, отблагодарить нас за это джентльменство и терпение. Но об этом позлее.
Мне не следует встречаться с вашей тетушкой. Дл и вы, наверно, того же мнения. Поэтому жду вас в понедельник вечером от восемнадцати до восемнадцати тридцати на скамейке около памятника Пушкину, с левой стороны. Мне нужно немного. Некоторые сведения о Викторе Сергеевиче. Это ведь пустяк. И еще — где находится полигон, куда он уезжает? Ведь вы жена, надеюсь он вам доверяет?
Гартенфельд замолчал, ожидая ответа.
И вдруг тишину разорвал смех, сначала тихий, приглушенный, затем откровенный, звонкий. Смеялась Людмила Николаевна. Гартенфельд был готов к чему угодно, но никак не ожидал такой реакции. Это была не истерика, а смех искренний, даже веселый.
— Послушайте, Макс, я поражена всем происходящим. Сначала ваше вторжение меня возмутило и, признаюсь, напугало. Все дальнейшее — искренне удивило. Я старалась понять, возможно ли все это — такая беспардонная уверенность. Неужели история вас ничему не научила? — Людмила Николаевна пожала плечами. — Вам не приходила в голову мысль, что я еще тогда могла сообщить обо всем представителю советских органов и в какой-то мере способствовать вашему разоблачению? Вы пытались меня запугать тем, что меня арестуют, сошлют. Вы считали меня робкой, беззащитной певичкой, своей вечной жертвой. Вам, как говорится, в тот раз помог сам дьявол. Вы бежали… Боюсь, что дважды этого не случится, господин Макс.
Теперь уже Людмила Николаевна не смеялась, а говорила резко, гневно.
Он старался не выдать душившей его злобы. Поднялся, всем своим видом показывая, что собрался уходить. Глаза его смотрели холодно и спокойно и только дернулась несколько раз щека, потянув мочку уха.
— Смотрите, не прогадайте, Лотта. Вы слишком наивно рассуждаете: у нас длинные руки, и мы не забываем и не прощаем измены. Но если…
— Полноте, господин Лютце. Вы видите, я даже знаю ту вашу фамилию. Я боялась вас потому, что была одна и беспомощна. Теперь не боюсь. Я у себя дома, в своей стране. А вы врываетесь в мой дом да еще угрожаете. Не слишком ли нагло и не думаете
— Будем считать, что разговор не состоялся, — перебил ее Лютце. — Только не советую поднимать шум. Проводите меня.
Людмила Николаевна шагнула к дверям, ведущим на веранду.
— Минутку, Лотта!
— Что еще? — Она резко обернулась.
В этот миг он сделал резкий шаг к ней и поднял какой-то предмет, похожий на большую авторучку. Послышался треск разбитой ампулы и короткий шипящий звук.
Инстинктивно прикрыв лицо руками, Людмила Николаевна привалилась к стене. Ноги подкосились, и она медленно сползла на пол. Лицо ее приняло пепельно-серый оттенок.
Убийца постоял над ней, прислушиваясь, потом перешагнул через распростертое на полу тело и вышел из дома.
— Эрна Гартенфельд была на кладбище Новодевичьего монастыря, посидела там на скамейке и уехала. Гадали, что ей там было нужно. Все переглядели, перещупали и нашли гвоздь, контейнер, она там его в землю воткнула. Установил и наблюдение за скамейкой. Как прикажете поступать дальше, Евгений Николаевич?
— Сейчас решим. Но вы до сих пор ничего мне не доложили о Гартенфельде.
— Он ушел из гостиницы раньше, чем мы получили распоряжение туда прибыть. И до сих пор не объявлялся.
— Плохо, Юрий Михайлович. Плохо у нас получилось. Не думаю, чтобы он изучал весь день памятники старины. Передайте товарищам: контейнера не изымать, ждать адресата. Эрну не выпускать из поля зрения. Сделайте эти распоряжения побыстрее, и мы с вами поедем в Быково.
— В Быково? На аэродром?
— Нет, к Денисовым. Я выяснил, что Людмила Николаевна на даче. Мы не в праве отказаться от версии возможного появления Гартенфельда у нее. Мы обязаны предупредить и этот ход противника. Он ищет связи со старой агентурой… Проверяет…
— У нас есть загородный адрес Денисовых?
— Да. Пятнадцать минут для инструктажа товарищей хватит?
— Вполне, Евгений Николаевич.
Когда Михайлов спустился вниз, полковник уже сидел в машине.
— В Быково, Федор Иванович, — сказал Фомин водителю, — и, пожалуйста, побыстрее.
Через час «Волга» остановилась у дачи Денисовых. Калитка была открыта, но дом пуст. Офицеры вернулись к машине, недоумевая, куда могли под вечер деться хозяева, может быть, у соседей? Из дачи напротив вышел старик в пижаме.
— Вы к Денисовым? — спросил он.
— Мы хотели повидать Людмилу Николаевну.
— С ней несчастье. Что-то с сердцем. Часа полтора назад на машине «скорой помощи» ее увезли в Москву. С ней уехала и Екатерина Ивановна.
— Что вы говорите? Как это случилось?
— Я знаю только, что Екатерина Ивановна ушла на рынок, а когда вернулась, Людмила Николаевна лежала на полу уже без сознания. Екатерина Ивановна прибежала к нам, встревоженная, просила вызвать «скорую»…
— Спасибо, — Фомин сел в машину. — Вот какие дела, Юрий Михайлович, — рассеянно сказал он. — Поехали.