Второй Шанс 3
Шрифт:
— Давай, — и старый академик, пошуршав разрозненными листами, нашел страницу с номером «один» в правом нижнем углу, и стал читать вслух:
'Записки сии составлены Ярославом, сыном Владимира Ожогского, дворянином, верным слугой князя нашего Владимира Андреевича Старицкого, коего опричники заставили выпить яд осенью тысяча пятьсот шестьдесят девятого года.
Жили мы с отцом в нашем наследственном вотчинном имении, под городом Старицей. И было у нас тридцать пять душ крестьян, которые работали на нашей земле. Мать мой Евфросиния
Мои примечания: Описание быта и жизни в деревне я опустил, так как для сути дальнейшего повествования это не имеет ни малейшего значения.
'Так и жили мы с отцом, пока не обрушилась на нас беда черная. Возвели на хозяина нашего, брата царя — князя Владимира — напраслину и клевету перед царем и великим князем Иваном Васильевичем, что, мол, намеревался он извести и царя и семью царскую ядовитым зельем. И отравили его проклятые опричники, и казнили его жену и дочь, и двоих сыновей. А на его земли обрушилась свора опричных псов.
Не миновала горькая чаша сия и наш дом. Однажды, летним утором, во двор въехала толпа опричников. К седлам их были привязаны отрубленные собачьи головы и метлы. Похвалялись они, что будут как собаки грызть врагов государевых, и метлой выметать их из отчизны нашей.
Истинно — как собаки — бросились они грабить все вокруг и насиловать женщин и девок. А мужиков, что пытались защитить своих родных, нещадно рубили саблями, кололи копьями, и стреляли стрелами, пистолями и пищалями.
Выскочил из нашего дома мой отец с саблей и зарубил двух грабителей, ибо воин он был опытный и смелый. И убоялись его слуги Сатаны. И один из них выстрелил в него из пищали, боясь сойтись с ним в рукопашной. И убил его.
Увидел я гибель батюшки, и кровь залила мне глаза. Подкрался я незаметно к стрелку, который убил отца моего, вынул сапожный нож, прыгнул ему на спину и перерезал ему горло. И упал он захлебываясь кровью.
Схватили меня остальные разбойники, избили сильно и хотели повесить на воротах нашего — уже горящего — дома. И веревку уже закинули, и петлю мне на шею надели, и руки сзади связали, и на коня посадили, чтобы потом с него меня сбросить в петлю. И вознес я молитву Господу нашему Иисусу Христу, чтобы простил он мне все мои прегрешения вольные и невольные, и принял меня в Царство Небесное.
И тут свершилось настоящее чудо. Господь не оставил меня. Среди опричников был один, одетый во все черное, да платье иноземного кроя. Лицо было у него гладко выбритое, в отличии от бородатых сотоварищей, но с усами. Сам он в бесчинствах не участвовал, а лишь с брезгливым видом наблюдал, сидя верхом на коне своём, за всем творимым насилием.
— Стойте! — крикнул он галдящим разбойникам, которые хотели уже везти коня, чтобы я упал с него, с петлей на шее.
— Чего тебе, Альфонсо? — крикнул один из опричников.
— Я хочу купить этого мальчишку! — крикнул он.
— Он убил Кривича! Он должен ответить!
— Кривич был трусливый шелудивый пес, и вы все знаете это. Вы же сами хотели его прибить
— Хотели! Но мы сами бы этого не сделали, а если земские начнут убивать сами наших, то что это будет?
— Глупцы! Вы что, так ничего и не поняли? — презрительно рассмеялся иноземец.
— И что мы должны были понять? — спросил его опричник.
— То, что рукой этого мальчишки, водила сама длань Господня! Он услышал ваши нечестивые молитвы об избавлении от Кривича и послал его, чтобы вы руки не марали братоубийством! Так неужели вы убьёте посланца воли Божьей? И навлечете на себя его гнев! — тут он перекрестился: — Я во славу Господню, готов выкупить его за испанский золотой дублон! Все барахло, что вы возьмете в этой нищей деревне столько не стоит! — и он, вынув из кармана большую золотую монету, показал ее всем.
У опричников сразу же жадно заблестели глаза. Добыча, которую они взяли в нашем бедном имении, была уж очень скромной. А тут такое богатство. Решение у них созрело мгновенно. И они загалдели вразнобой:
— Альфонсо прав!
— Какой прок нам от того, что мы его просто повесим?
— Кривич был вором и трусом, поделом ему!
— Мальчишка своенравный, Альфонсо все равно его убьет сам, когда это поймет!
— Этот иноземный еретик, еще и заплатит нам за это!
Наконец, они угомонились и старший опричник сказал:
— Мы согласны! Но если ты его убьёшь потом сам, мы дублон тебе уже не вернем.
— Конечно! Лови! — и Альфонсо бросил монету бородачу. Тот поймал ее, внимательно осмотрел, попробовал на зуб, и, увидев отметину, довольный крикнул своим подельникам:
— Снимайте мальчишку с коня, и петлю с него снимите, но не развязывайте. Пусть его Альфонсо сам развяжет. Если он сбежит, то это уже не наша вина.
Разбойники сняли с меня петлю, стянули с коня, приволокли и бросили перед конем моего спасителя, а сами продолжили грабеж нашего поселения'.
— Ничего себе, — произнес Саша. — Одно дело, когда читаешь учебник истории, другое — когда читаешь документы о тех событиях. Какая все-таки тогда царила жестокость.
— А сейчас по-твоему жестокости меньше? — ответил старый академик. — Что творили фашисты на нашей земле? Этим опричникам до них еще далеко.
— Сергей Порфирьевич, а что это за Альфонсо? Откуда он взялся в России в то время? — снова спросил Саша.
— Ну, в опричном корпусе Ивана Грозного служили и иностранцы! — произнес дедушка Кати. — Они даже воспоминания об этом оставили, хотя многие историки считают их очень тенденциозными и недостоверными. Это Генрих Штаден, Альберт Шлихтинг, Иоганн Таубе, Элерт Крузе и другие. Про этого Альфонсо я не слышал. Судя по всему, он испанец. У него двойной золотой эскудо, который назвали дублоном. А вот то, что он весь в черном, то, возможно, он иезуит.
— Иезуит? — удивился Саша. — А откуда он взялся там?