Второй шанс для генерала драконов

Васина Илана

Где-то внизу живота зарождается костер, от которого жаркими волнами растекается по всему телу приятная истома. Ощущения острые и необычные, но такие приятные, что в голове не умещается… Грубый, безжалостный убийца, а столько нежности и силы от него исходит.

Это неправильно — так на него реагировать. Я же планировала сбежать! Развестись! Мне нельзя ему позволять непристойностей.

Хочу отсюда исчезнуть, провалиться под землю, но что-то влечет меня к нему. Будто его прикосновения пропитывают тело насквозь сладким дурманом. И, чем

больше доза, тем меньше остается во мне воли к сопротивлению. Если бы он вдруг сейчас отошел, если бы у меня появился шанс сбежать, сомневаюсь, что сил бы на это хватило.

Он больше не держит, я сама обвиваю руками его широкую спину, и ногами обхватываю бедра. Под ладонями ощущаю неровности кожи. Рытвины шрамов, шероховатости, как напоминание о его особой миссии. Мысль о том, что он постоянно ходит по кромке жизни и смерти, добавляет жару, и мне окончательно сносит голову.

Отстранившись, он развязывает шнуровку на платье. Бездна, вот помеха! Я же в платье! Причем в голубом — том, что взято из дома. Материал настолько прочный, что его не порвать. Такое платье терять не охота.

Хочу ему помочь, но он отстраняет мои руки.

Он действует быстро, ловко… даже слишком ловко для мужчины! Тех секунд, что он возится со шнуровкой, мне хватает, чтобы вернулась способность связно мыслить. Вспоминаю то, что важнее, чем минутная похоть.

И тут же озвучиваю это в лоб:

— Если мы будем вместе, вы обещаете хранить мне верность?

На его лице мелькает тень.

Он склоняется к моему лицу, жестко вдавив рукой плечо в кровать. Будто напоминая этим жестом о моей слабости и уязвимости. Правильные черты лица, ровный нос, острые скулы — в тусклом свете его красота кажется сказочно нереальной. Все, что было сейчас между нами, вдруг тоже кажется выдумкой.

Он глухо рокочет:

— Мы останемся вместе без всяких «если». Твоим родителям я заплатил за тебя золотом. Цена была щедрой. Я тебе ничего не должен. Никому себя в клетку сажать не дам. Это понятно?

— Да, — дрожащим голосом произношу. — Более чем. Вы собираетесь и дальше изменять своей жене и истинной.

— Ты, Цветочек, не будешь указывать мне, что делать. И судить не будешь. Вслух. Никто тебе голоса не давал. Я. Решаю. Сам.

Его слова, будто дичайшая любовная антимагия.

Пшик — и нет никакого влечения.

И вся эта атмосфера волшебного притяжения между нами развеялась.

Передо мной чужой, жестокий мужчина. Эгоист, ни во что не ставящий женщин.

Платье развязано. Его легко теперь можно снять без моего участия. Драгос надо мной по-прежнему нависает, пришпилив плечо к кровати, а я вообще не двигаюсь, как парализованная. От него отвернувшись, рассматриваю бронзовую статуэтку дракона, стоящую на письменном столе. В этой статуэтке и то больше любви, чем в муже. Она дарит своей красотой лишь радость, и никого при этом не предает и не оскорбляет.

Да, Драгос де Эвервин может взять меня прямо

здесь и сейчас, на своей кровати. Но это будет против моей воли. И пусть потом с этим живет! Пусть не тешит себя мыслью, что у нас случилась близость по обоюдному желанию!

Но генералу, видно, не нравится моя резкая перемена. Очевидно, он был не готов из жара нырнуть в ледяную прорубь. Из глотки дракона вырывается яростный рык, он со злостью рубит наотмашь по кровати, заставляя и кровать, и меня содрогнуться. Затем встает и, ничуть не стесняясь своей наготы, ходит по комнате. Облачается в новый черный мундир.Небрежно бросает:

— Твоя мать прислала тебе письмо.

— Где оно? — сразу встрепенувшись, сажусь на кровати.

Он буравит меня тяжелым взглядом, заставляя ощутить еще большую неловкость, будто раздумывая о чем-то.

Глава 24

— Письмо у меня. Ты получишь его, когда придет время, — наконец произносит.

— Это ваш способ сказать «отдам письмо, если заслужишь?»

— Я сказал то, что посчитал нужным, — отвечает холодно. — Если тебе аккуратно вручили меч, а ты начала тыкать им в себя, моей вины тут нет.

Отвернувшись к бронзовой статуэтке дракона, глубоко вдыхаю и выдыхаю. Стараюсь успокоиться.

Все хорошо! Все только к лучшему!

Я будто получила сегодня болезненный, но отрезвляющий щелчок по носу. Он поможет мне не попасть под чары этого эгоиста в дальнейшем.

А письмо от матушки…

Может, и нет письма? Может, это блеф, выдумка, чтобы махать у меня перед носом фантиком от конфетки и кормить пустыми обещаниями.

Слезаю с кровати на прохладный пол, запахиваю расшнурованное платье, чтобы максимально скрыть грудь. Выпрямляю спину, чтобы казаться выше и решительно заявляю:

— Я не хочу больше оставаться в вашей комнате. Надеюсь, вы это понимаете?

Верю, что я сбила с него спесь своим отказом. Теперь он понял, что мне не интересны любовные утехи. Поэтому, конечно, не будет против, чтобы я жила в прежней комнате.

Вот только мои ожидания оказываются неверными. Он подходит вплотную, и, приподняв подбородок, рычит мне прямо в лицо:

— А ты… Ты понимаешь, что от сброшенного платья и сорванной невинности тебя отделяют лишь сотники, ждущие меня внизу на военный совет?

Вся напрягаюсь от его слов. Нельзя с ним дерзко разговаривать, когда уже пойму?! Невольно съежившись, жалобно прошу:

— Поставьте хотя бы задвижку на дверь в уборную! Иначе я не смогу...

— Привыкай без задвижек. Привыкай, что ты моя. Всегда и всюду.

Его беспощадные слова — как пощечина.

Он не отступится от меня. И на мое осуждение ему и правда плевать. Ему вообще плевать на мои чувства и мысли.

Молчу. Кусаю губы. Пытаюсь не дать слабину. Кажется, еще одно слово, мое или его, — и не выдержу, разрыдаюсь, как маленькая, обиженная девчонка.