Второй шанс.
Шрифт:
– Это я, сэр.
– Что ты, Холл?
– Это я пожалел ту девушку и уговорил Николаса ничего не предпринимать.
– Всё было совсем не так, мистер Свенсон, – качаю головой я, выступая вперёд. Мне приятно и радостно, что Гейб не смог сидеть где-то снаружи и дальше и ворвался сюда, хотя его и не приглашали, чтобы, подобно истинному другу, каковым он и является, защитить меня и поддержать, но мы не в детском саду и даже не в школе. Это я впервые влип, и сразу же так по-крупному, но в том заключались исключительно мой выбор и моё решение. Я способен постоять за себя без перекладывания ответственности на других, чем бы в
– Тогда приступай.
******
– Прежде, чем мы пойдём дальше, позволь я подытожу. Значит, ты забрал их к себе и сказал девушке ни в чём не нуждаться, и, как итог, полностью её содержишь, но она всерьёз намерена собирать чеки, чтобы в один прекрасный день вернуть тебе всё, кто к тому моменту задолжает? А её последние опекуны наверняка живут вполне себе припеваючи, выставив её вон около года назад, но провернув всё так, что и спустя всё это время государственные деньги продолжают поступать в их карман? Я всё правильно понял? Ничего не упустил?
– Нет, сэр, ничего. Всё так.
– Ну, тогда всё просто. Мы возвращаем девушку на попечение службы опеки, туда, где она вообще-то и должна быть, доводим до их сведения ту информацию, которой они не обладают, и тем самым перенаправляем эту проблему в те органы и организации, в чьи полномочия и входит её решение. И на этом всё. Всё возвращается на круги своя. В первую очередь, для тебя, Николас. Ты молодец, что взял на себя ответственность и заботился о ней все эти дни, но закон есть закон, и, если мы не будем его исполнять, как тогда сможем заставить подчиняться ему обычных людей?
– Так мы должны следовать правилам?
– Такова жизнь, Николас.
– Ну, я с этим не согласен. Я следую правилам столько, сколько себя помню, и готов мириться с этим на работе, но вся эта ситуация возникла из-за того, что кое-кто халатно отнёсся к своим обязанностям и не убедился, что его подопечный в порядке и безопасности. А его в это время просто прогнали, и, если бы она не родила и не оказалась в затруднительном положении с ребёнком на руках, поверьте, и сейчас бы по-прежнему никому не было до них никакого дела. А тут все ни с того ни с сего забегали, но после драки кулаками не машут. Кензи я не оправдываю и не защищаю, но ей я, по крайней мере, сопереживаю, в отличие от тех, кто непонятно за что получает свою зарплату.
– Значит, Кензи? – в одночасье ставшим каким-то странным голосом спрашивает меня шеф, в кресле на колёсиках пододвинувшись ближе к своему рабочему столу, и, нахмурившись, водрузив на него свои соединённые пальцами руки, переводит свой пристальный взгляд на моё лицо. Если честно, я ничего не понимаю и совсем не ведаю, что всё это должно значить, и на что мне тут явно намекают, но бросаю все попытки догадаться даже без хотя бы минутного размышления. Кажется, что ответ лежит буквально на поверхности, и что нужно лишь протянуть руку и коснуться его, но и эта малость прямо сейчас оказывается мне совсем не по силам.
– Да, её зовут Кензи, а что такое?
– Я спрошу прямо и только раз и, поверь, прекрасно пойму, если ответ окажется неверным.
– Спросите что?
– Скажи мне честно, ты с ней спишь? Она что, предложила тебе себя, чтобы ты предоставил ей свой кров и не стал ничего докладывать службе опеки? – а вот теперь всё встаёт
– Что? Чёрт побери, конечно, нет. Ничего такого она не делала, и меня вы тоже явно с кем-то перепутали, – почти ору я, и меня не сдерживает даже то, что здесь повсюду тонкие стены, а в кабинете начальника одна из них, та, что с дверью, ещё и стеклянная, и кто угодно может увидеть идущий внутри на повышенных тонах разговор.
– Я должен был задать этот вопрос и увидеть, как ты отреагируешь.
– Зачем? Разве недостаточно того, что вы знаете меня далеко не первый год?
– Но зато теперь я твёрдо убеждён, что ты не делал ничего дурного.
– Потому что я взбесился? Что ж, здорово оказаться реабилитированным. Но это не значит, что мне приятно слышать подобные вопросы и быть тем, кому они задаются. Теперь-то вы, по крайней мере, довольны?
– Нет, и даже близко. Потому что вся эта ситуация в целом далека от идеальной. Ты думаешь, что никто не знает, как ты изменился после того трагического происшествия? Но, кроме тебя, никто не слеп. Да, я в курсе, через что ты прошёл прежде, чем, выпустившись из академии, оказаться в моём отделении, и не похоже, что за минувшие годы у тебя хотя бы раз возникали хоть какие-то отношения. Скорее всего, их и вовсе не было, и вот в чём вопрос. Ты вообще ещё видишь в женщинах то, кем они являются? Вторую половинку, с которой можно создать семью?
– Это совсем не ваше дело, – в резкой форме отвечаю я, как могу, отмахиваясь от того эффекта, что произвели попавшие точно в яблочко слова. Я не вижу того, что доступно другим, нормальным людям, и уже давно. Всё это не для меня. Если где-то и есть человек, предначертанный мне свыше, при условии, что им не была Алекс, я более чем уверен, что, встретив его на улице или ещё где-нибудь, просто пройду мимо, даже ничего не почувствовав. Утопично? Да всё так и есть, и падать ниже просто некуда. – Я делаю свою работу безупречно, и это всё, что должно вас волновать. Никак не моя личная жизнь.
– Но этот эпизод показывает, что недостаточно хорошо! Поэтому сдай свой значок и пистолет.
– Что?! Я уволен?
– Нет, пока всего лишь отстранён. И хотя у меня совершенно нет никакого желания, чтобы с этой девчонкой ты проводил гораздо больше времени, чем на работе, до этого ты довёл меня сам. Проветри голову, Николас. Тебе это необходимо. И не испорти себе жизнь, а ещё не жди извинений. Потому что их не будет.
– Да и плевать, – это небезопасно и чревато шальным выстрелом, но, почти швыряя оружие на стол, я вряд ли думаю об этом всерьёз. Бросив в его сторону и прохладное рабочее удостоверение, в импульсивных чувствах и состоянии некоторого аффекта я уже подумываю о том, чтобы сбежать отсюда ко всем чертям, когда понимаю, что так дело не пойдёт, и разворачиваюсь обратно. На уме лишь бессовестные и наглые просьбы, но это не останавливает меня, и я говорю то, что в высшей степени наглядно демонстрирует моё неравнодушие и желание проявить заботу о ближнем. – Но мне нужно кое-что другое.