Второй Шанс
Шрифт:
Костров было пять или шесть, но все жители стойбища сосредоточились около одного, наиболее яркого. Нет, они точно выходят на поверхность: если местными грызунами и насекомыми прокормиться труда, может, и не составит, то дрова они явно тащат сверху. Иначе откуда дереву взяться? Да еще в таких количествах?
Часть черно-желтых в отсветах пламени гоблинов скакала вокруг главного костра. Движения у них были угловаты и как-то неестественны, а большие круглые глаза закатывались под самый лоб. На валуне, который они, похоже, долго откуда-то тащили, восседал шаман. Видно было, что он не просто наблюдает, но и принимает в ритуале некое участие: в обеих руках — или лапах, все-таки? — он держал одинаковые глиняные сосуды, которые то
Все, кто охотятся на гоблинов по осени, знают: именно после таких ритуалов их легче всего бить. Какое-то время после этих танцев они будут, точно бешеные, кидаться на каждого, чей запах им не понравится — а не нравится им почти все, что они чувствуют в этом состоянии — зато потом пару дней проваляются, как желуди под дубом.
Но само действо я наблюдала впервые. Зачем они вообще это делают?
Гоблины, не принимавшие участия в ритуале, старались даже не приближаться к кругу танцующих, испуганно поблескивая глазами из грубых подобий шалашей и шатров, разбросанных вокруг. Вот шаман, который выглядел так, словно вывалялся в вороньих перьях, намазавшись перед тем смолой, встал на камне, поднимая руки с сосудами, и провозгласил что-то на их скрипуче-каркающем языке. Круг танцующих замер. Шаман начал петь, а остальные — покачиваться в такт, достав из лохмотьев и шкур, служивших им одеждой, грубо вытесанные каменные ножи. Только теперь, когда они остановились, я заметила, что какие-то плошки стоят и вокруг костра.
Шаман продолжал свое трескучее пение, поднимая сосуды все выше. И вот, когда он замер, все гоблины, принимавшие участие в танце, одновременно подняли руки с ножами, без малейших колебаний надрезали себе запястья, и кровь темными струйками потекла во все плошки разом. Отложив кинжалы, гоблины взяли сосуды с собственной кровью и по очереди протянули их шаману, который разлил ее по своим кувшинчикам.
Кухарят, значит. Мне почему-то стало смешно. На несколько мгновений. А потом я ощутила какую-то вязкую, ползучую силу, которая струилась от тех самых двух кувшинчиков, которые шаман держал очень бережно. Остальные гоблины выглядели теперь проснувшимися, но измученными, держась за надрезанные руки. Шаман резко прикрикнул на них, по-видимому, повелев расходиться, что те и сделали, начав медленно разбредаться по шалашикам. Мне теперь было отчаянно интересно, что это такое он сотворил из крови собственных товарищей, но я еще не настолько потеряла разум, чтобы пытаться это выяснить... Разве что... Не попытаться ли еще раз вспомнить старые недобрые времена, раз уж пошло такое веселье?
В школе был специальный класс, в центре которого помещался огромных размеров шар из полупрозрачного кристалла. Какова была его природа, мы не знали, но каждый день учителя и мастера магическим образом меняли освещение класса, запахи и звуки, а затем сажали нас вокруг него и приказывали смотреть в центр. Предполагалось, что так мы учимся “различать неразличимое” и слушать самих себя, чтобы лучше чувствовать и понимать магические законы. В обычных классах те, кто добивался больших успехов в созерцании, становились адептами Лоорэ, а в нашем классе, как водится, умников не нашлось. Но я же тут вроде в последнее время обзавелась каким-то талантом, нет?..
Шаман спустился с камня и поставил сосуды на гладкий пол около костра. Распростер свои тощие руки над ними и начал что-то бормотать. Я наблюдала за ним и вызывала в своих мыслях образ того самого огромного шара, помещая эти кувшины в тот самый центр, куда когда-то пялилась по несколько часов в день. Кристальные глубины тут же начали рябить и отзываться, меняя свою природу, но ничего определенного я увидеть не могла. Только череда невнятных и быстро ускользающих видений, из которых, согласно пройденным урокам, мне еще предстояло вычленить нужное...
Только времени сейчас у меня было меньше. Намного. Шаман вздернул уродливую, истыканную перьями
Древнее строение заполнилось оглушительным верещанием старого гоблина, призывающего подмогу. Увидев, как его сородичи спешно выбегают из своих шалашей, я осознала, какую жуткую ошибку совершила, недооценив этого дикого мага. Мгновением раньше, чем его искривленная зимами рука указала гоблинам на меня, скрытую статуями, я уже метнулась обратно в спасительную темноту. Каменный пол слегка подрагивал. Я надеялась найти углубление, в которое можно будет забиться и дождаться, пока гоблины успокоятся, но шум, визг и топот слышались уже прямо за моей спиной. Собственно, имеет ли значение, в какой именно момент я все-таки получила по голове дубиной?
Ни капли, по-моему. Так мне и надо, честное слово.
Глава 15
Вблизи глаза гоблина показались мне огромными до сумасшествия. Он поднес кувшин совсем близко к моему лицу, и запах зелья ударил в нос не хуже дубины. Я дернулась и закашлялась, от вони заслезились глаза, а к горлу подступила тошнота. Рассудок мой начал мутиться, а Марр схватил меня за подбородок свободной рукой и сжал его костлявыми пальцами, заставляя меня открыть рот. В тот момент я, наверное, вполне способна была перекусить что-нибудь железное — с такой страстью я сжимала челюсти. Однако помощь товарищей и тут оказалась Марру кстати: их пальцы впились в мои щеки, а кто-то умный догадался, наконец, зажать мне нос. Мои губы раскрылись сами собой, и не успела я вдохнуть, как густая, пряная и отвратительная жидкость заполнила мой рот. Я искренне пожелала, чтобы меня тут же и вытошнило. Прямо на чертова шамана.
Мои внутренности начали скручиваться в узел… Волна жгучей мути родилась где-то под грудью и начала стремительно заменять собой все: кровь в моих венах, воздух, который я выдыхала, мысли, которые продолжали судорожно метаться в угасающем сознании… На грани слуха застучали барабаны, мои глаза начали закатываться, и я уже приготовилась к новому обмороку, отчаявшись противиться действию зелья.
Но спасительное забытье все не наступало, а гоблины, как только их шаман закончил лить в меня отраву, тут же отпрянули. Я подняла мутный взгляд на Марра, пытаясь открыть рот и сказать… что? Ни звука произнести не получалось. Ощущение было такое, будто рта у меня и вовсе не было. Как и рук… и ног…
За спиной шамана, казавшегося мне теперь только расплывшимся темным пятном, полыхал костер. Барабаны продолжали стучать где-то на самом краю рассудка. Дух мой оказался в плену скованного колдовским отваром тела и яростно метался теперь по своей темнице. Перегрызть Марру глотку… а лучше толкнуть этого уродца в огонь, вот смеху-то было бы… было бы так весело, если бы все эти перья на нем вспыхнули… так весело…
Мне показалось, что костер, на который я смотрела, пока это желание билось во мне, точно муха в паутине, ожил. Он смотрел на меня. Он улыбался. Мне было совершенно невдомек, откуда эта уверенность и ощущение… родства?
Пляска огненных языков и ритм барабанов внезапно оказались связаны единым танцем, и откуда-то из самой глубокой и темной пропасти моего неожиданно расширившегося разума, пропасти, которую я до сих пор даже не осознавала, стали подниматься тяжелые, но мощные волны неясной Силы. И тогда я услышала.
Что-то изменилось вокруг. Стало светлее. Казалось, что все пространство, окружившее меня, поросло синеватыми мерцающими травами, и посредством этих трав мир говорил. Холодная порода под моими коленями, костер, валуны… вдруг обрели голоса. Они не были похожи на человеческие, как и язык их ничем не напоминал ни один из тех, что мне доводилось хотя бы слышать. И, тем не менее, я его понимала… каким-то чутьем… внутренним слухом.