Второй закон
Шрифт:
— Боже… — шепнула Лера.
— …но путь к мудрости нужно начать с того, чтобы понять суть света. Свет есть противоположность тьмы, и он немыслим без нее, как жажда была бы немыслима, не будь в мире воды. — Аристарх медленно поднял указательный палец, делая акцент на некой, особо важной части его бреда. — И следует знать: свет всегда и обязательно содержит в себе кусочек тьмы, ибо иначе он не мог бы существовать! Так и любая тьма неизбежно имеет внутри луч света. В том есть принцип инь-янь: черная точка немыслима без белого листа, но и белый лист немыслим без черной точки!
— Идем отсюда, — сухо
Лера тоже была сыта по горло этим склепом шизофреника. Она с облегчением вздохнула, вновь оказавшись под открытым небом.
— Жуткое место! Немудрено сойти с ума, если всю жизнь проводишь в подвале! Хотите, когда придем домой, я испеку вам вкуснейший пирог с ягодами?
— Лерчик, извини, я не хочу домой, — я осознал это, уже произнося слова. — Скверно мне что-то. Нужно побыть одному.
Ник косо взглянул на меня:
— Брат, не дури. У тебя уже тридцать восемь. Термокостюм-то поврежден. Иди лучше домой и остудись!
— Ничего… Я справлюсь… Если что, мне есть к кому зайти.
— А, ну да…
Ник нахмурился и промолчал.
— Витюша, я могу тебе помочь? Хочешь поговорить о чем-то? — Девушка явно волновалась за меня. — Хочешь, я с тобой прогуляюсь?
— Нет, спасибо, извини. Я хочу побыть в одиночестве и подумать.
— Это означает, — пояснил Ник, — что у брата начинается депрессия. Он хочет ужраться водки и помечтать о конце света на пару со своим дружком Шустрым.
Никита очень не одобряет моих намерений. По его мнению, человек обязан быть оптимистом и всегда верить в лучшее — иначе это не человек, а так… типа меня. А мне плевать, что он там одобряет. Я повернулся и пошел в другую сторону.
Шустрый живет на задворках проспекта Барковича, в соседнем здании с раздаточным пунктом. Живет на первом этаже, поскольку питание лифтов отключают часто, а подниматься по лестнице в инвалидной коляске тяжело. Шустрый не пессимист, просто ему все безразлично, включая жизнь и смерть. В первый год после того, как случилось, новый мир вызывал у Шустрого живой интерес. Он безрассудно экспериментировал с любыми предметами и процессами, презирая само понятие опасности. Он снискал славу бесстрашного экстремала, который ни минуты не сидит на месте — как раз тогда его и стали звать Шустрым. Это он первым додумался опустить в ведро воды кусок горячего железа: за счет перепада температур металл отбирает тепло у воды и быстро раскаляется, а вода тем временем стынет и замерзает. Получаем ледяной шар, внутрь которого вморожен светящийся сгусток жидкого железа. По этому принципу теперь делают добрую половину фонарей.
А потом Шустрый рискнул на спор окунуться в кипящее озеро. Кипяток отличается от тела на шестьдесят четыре градуса Цельсия, а значит, в прежнем мире испытать такие ощущения было физически невозможно: просто не существовало жидкой воды с температурой в минус двадцать восемь. Шустрый с полчаса медитировал, накачивал тело энергией вселенной, какими-то потоками или черт его знает чем еще. Затем нырнул. На беду, озеро оказалось мелким, и, раз поверхность кипела, то у дна вода была ледяной. Тело не выдержало бешеной разности температур. Бригада скорой сумела снова запустить сердце Шустрого, а вот ноги из-за повсеместных тромбов пришлось ампутировать.
С
— Привет, — сказал я, когда он открыл. — Можно?
— Привет, — ответил он. — Как жизнь? Как всегда, или еще хуже?
— Пытаюсь понять…
— Ты знаешь, где стаканы. Неси два.
Водку я не пью, что бы там ни думал Ник. К тому же, ее в городе не осталось. А вот крепленое вино — другое дело. Влил в себя полстакана портвейна, и телу стало еще жарче… зато голова восхитительно отяжелела, мысли замерли на своих местах — такие послушные, безвредные… Я сказал:
— Сегодня в меня палили из плазмомета.
— А тебе не пофиг?
— Пофиг.
— Ну так!..
— Понимаешь, под плазмомет я полез из-за девушки.
— Это хреново, — сказал Шустрый. — А какова девушка? На что похожа?
Я выпил и описал. Он ответил:
— Впрочем, неважно, какая она. Важен принцип. Если ты готов лезть под плазмомет из-за девушки (какой бы то ни было), значит, в этом мире ты долго не проживешь.
— А тебе не пофиг?
— Мне пофиг. Но тебе не пофиг. Если бы ты хотел сдохнуть, то давно использовал бы подходящий случай. Делаю логический вывод: ты не хочешь.
— Не хочу, — сказал я. — Давай выпьем.
Шустрый не глуп. Он много пьет, и циничен, как патологоанатом, но не глуп и близко. В прежнем мире зарабатывал тем, что решал интегральные уравнения. Он порассуждал еще о девушках, о необходимости равнодушия к ним, о том, что сами девушки подсознательно тянутся к равнодушным мужчинам… Налил раз, другой… А когда я одурел и расслабился, спросил в лоб:
— Почему ты в депрессии? Не из-за девушки ведь. Девица не пробьет твое кунг-фу.
— Недалеко отсюда, — сказал я, — в подвале живет один мужик. Он сумасшедший. Зато может питаться температурой воздуха.
— Клево. Дважды клево.
— Он никогда не выходит из подвала. Похож на заросшую мумию в грязной майке, чуть ли не гниет. Он — все равно, что покойник в склепе, только жив. Это отвратительно, понимаешь?
— Ну, допустим. И что?
— Я смотрел на него и думал: а мы разве лучше? Мы точно такие же, пойми! Только наш склеп чуть побольше — семьдесят километров радиусом… Все, что мы умеем, — выживать в этом склепе. Идти некуда, стремиться не к чему, даже думать не о чем, по большому счету! Жив — и слава богу, чего тебе еще?.. Мы — как могильные черви!
— Эк тебя…
Шустрый с пониманием покивал и протянул мне огурец.
— Ну а чего ты еще хочешь, кроме жизни?
Я чуть не заорал: смысла хочу, черт побери! Надоело быть ошибкой природы, бесполезность осточертела! Хочу делать хоть что-то, что нужно хоть кому-то — пусть хоть богу, которого нет. Хочу верить, что есть в жизни хоть что-то, что стоит этой самой жизни. Иначе я с отпущенными мне годами — все равно, что с пачкой банкнот в пустом супермаркете. Иду вдоль чистых полок, и купить нечего, даже бутылку воды, даже пачку сигарет. И хочется швырнуть бумажки на пол и уйти прочь…