Вторжение, которого не было

Макси Кеннет

Однако в районах, где немцы уже более или менее обоснова­лись, оба народа постепенно начали приспосабливаться друг к другу. В свое время во Франции происходило то же самое.

Население в целом проявляло к оккупантам холодное непри­ятие, но все больше и больше англичан вступали в тесный кон­такт с немцами и иногда изменяли свое предвзятое мнение. Под несгибаемой холодностью и серой униформой можно было раз­глядеть признаки человеческого достоинства, известной практич­ности в поступках, а иногда и сочувствия к простым англичанам, даже доброты. Одинокие люди жаждали взаимопонимания и обыч­ных человеческих отношений.

Немцам, конечно, приходилось использовать местные ресур­сы. Однако повсеместно

отмечалось, что они занимались маро­дерством меньше, чем некоторые английские военные из разроз­ненных формирований, которые более не подчинялись дисципли­не. К удивлению приверженцев старых имперских традиций, британская социальная структура начала меняться. И даже, по мнению самых консервативных британцев, изменения не всегда были к худшему.

Процесс трансформации протекал медленно. Никто, конеч­но, не решался в открытую проявлять братские чувства.

Очень немногие англичане испытали радость, став свидетелями символического события в Ливерпуле. Вечером 31 июля линейный корабль “Нельсон” покинул порт с королевской семьей на борту.

Отъезд короля Британии не был тайной. Огромный военный корабль вдруг появился далеко от арены боевых действий. Было известно, что какие-то странные передвижения происходят через порт Мереей. Потом поползли слухи, что война скоро закончится. Люди начали строить всякие предположения. Короля узнали на территории порта. Собралась эмоционально настроенная толпа народа. Всех присутствующих охватило ощущение надвигающейся [281] катастрофы. Послышались возгласы. Люди, казалось, не верили своим глазам. Потом все замолкли, как будто их постигло страш­ное горе. Король и королева помахали в знак приветствия, и кор­теж проследовал дальше. Под вой сирен королевская чета быстро поднялась на борт. С наступлением ночи линкор и корабли со­провождения покинули пределы порта и взяли курс через Атлан­тику. Тем временем Уинстон Черчилль перевел свой кабинет из Лондона в Глазго, где было относительно безопасно. Там он до­жидался последних новостей из Швеции, прежде чем последовать за своим монархом в изгнание.

Гитлер строит планы

Гитлер и его приближенные испытали облегчение и радость, получив известие о победе. Фюреру было чему радоваться. Он пошел ва-банк и выиграл. Накануне “Дня S” Редер видел на лице своего вождя нерешительность. Руководители ОКВ, начиная с 13 июля, неоднократно обращали внимание, что их Главнокоманду­ющий не может найти себе места от беспокойства — особенно, когда RAF удавалось одержать частную победу над “Люфтваффе” или когда Королевский флот входил в Проливы. Теперь же победа была налицо, а мирные переговоры близились к завершению. На­конец-то можно было расслабиться в обществе ближайших со­ратников и подумать о будущем. За последние четыре месяца фашисты во главе с Германией поставили-таки Западную Европу на колени. Вне всякого сомнения, Гибралтар скоро окажется в руках Испании, а Мальта подчинится Италии. Таким образом, последние оплоты Англии на континенте будут нейтрализованы. Баланс мировых сил резко изменился. Соединенные Штаты Евро­пы во главе с Германией стали реальностью.

Все эти мысли бродили в голове великого фюрера, когда он обратил свой жадный взор на Восток. Западный континент был порабощен, Британия и Франция раздавлены. Если он двинет свои силы на Россию, ему уже не придется воевать на два фронта. “США, — заметил он в разговоре с фон Риббентропом, — не имеют ни возможностей, ни желания лезть в европейские дела. Они примут "новый порядок" и станут сотрудничать с нами”. Вряд ли Уинстону Черчиллю удастся поддерживать сопротивле­ние из-за рубежа, как он громогласно заявлял. [282]

“Ведь ясно, — начал Гитлер с полувопроса, — что, потеряв промышленную базу

и основную часть населения, Черчилль не сможет провести свои агрессивные намерения в жизнь без явно­го вмешательства США? А Штаты, как я уже сказал, не хотят прямого вмешательства, пусть они сейчас и пытаются взять под контроль имперские территории в Вест-Индии”.

Гитлер не имел ничего против “закручивания гаек” в Англии до подписания мирного договора. Захваченных территорий было вполне достаточно. Лондон находился на осадном положении. Это вряд ли способствовало росту мятежных настроений. Ведь населе­ние нуждалось в продовольствии.

Следовало заставить англичан сохранить нетронутыми про­мышленные предприятия и порты. Германия должна получить в свое распоряжение экономику в хорошем работоспособном со­стоянии. Особенно если принять во внимание планы Гитлера относительно России. Итак, настала пора применять драконовс­кие меры в рамках указа “Об организации и функционировании военного правительства в Англии”.

Это, разумеется, было сугубо временной политикой. Добив­шись своего и не опасаясь отныне вмешательства извне, Гитлер намеревался в недалеком будущем разыграть роль доброго дя­дюшки. Ведь сотрудничество с порабощенными нациями — в интересах Германии. Скрытая враждебность может привести к сопротивлению. Промышленный потенциал нуждается в челове­ческом факторе. Сытые люди вряд ли будут агрессивны. Поэтому нужно будет заняться импортом продовольствия. Английский флот покидает прибрежные воды, и блокада Европы автоматически пе­рестает существовать. Почему бы в таком случае английскому тор­говому флоту не возобновить свою обычную деятельность? Если, разумеется, англичане сами того пожелают. Гитлер и его советни­ки прекрасно понимали, что правительство Черчилля в эмигра­ции может столкнуться с забавной дилеммой: противостояния торгового и военного флотов Британии. Неужели они используют Королевский флот, чтобы отрезать себя от собственного 48-мил­лионного народа?

Пока оставалось неясным, кто же будет управлять Англией после подписания договора. Наконец, 1 августа долгожданное со­бытие свершилось, На следующий день Гитлер благожелательно принял сообщение Черчилля о назначении Фуллера главой местной [283] администрации. Многие немцы уважали Фуллера за его вклад в теорию танковых сражений. В некотором смысле немцы были обязаны ему своей победой. Возможно, Фуллер не имеет полити­ческого опыта, но ведь все равно ему предстоит всего лишь роль марионетки рейха.

Итак, 2 августа немцы приступили к реализации своих пла­нов относительно Англии. В их власти оказалось недовольное и растерянное население. Внезапность перехода от имперского ве­личия к полному падению повергла людей в состояние оцепене­ния. Они еще не осознали своего поражения. Некоторые возму­щались, что правительство оставило их заложниками. Черчиллю припомнили промахи на всех стадиях его карьеры. Главным чув­ством на уровне подсознания было нежелание воспринимать ре­альную действительность. Солдаты и летчики, которые сражались не на жизнь, а на смерть — иногда даже после официального прекращения огня, — упорно не желали смотреть в лицо фактам. Эти люди стали инициаторами Сопротивления, которое властям так и не удалось организовать перед эмиграцией.

Моряки, покидающие родину, получили еще более сильную эмоциональную травму, чем те, кто остался на своей земле. Флот уходил в далекие чужие гавани. Сотни и тысячи миль будут отде­лять моряков от их родных и близких. Жребий их был тяжел и страшен. Они не знали, когда увидят берега Англии вновь.

Многие офицеры флота, да и некоторые рядовые, отдавали себе отчет, что их будут использовать как разменную монету в политической игре; их судьба отныне — сражаться и умирать за интересы чужих держав, прежде всего — США.