Вторжение, которого не было

Макси Кеннет

Эти факты указывали на то, что Германия должна закончить войну с Англией в самое короткое время. Только в том случае, если это удастся, можно было считать, что Сталин окончательно упустил возможность использовать раздоры между европейскими государствами для продолжения своей экспансионистской поли­тики.

Если не удастся найти мирный путь решения вопроса, Герма­ния должна пытаться путем применения военной силы быстро разделаться со своим в то время последним врагом — Англией.

Трагедией этого короткого промежутка времени, определив­шей на долгое время судьбу Европы, было то обстоятельство, что обе стороны не искали серьезно путей мирного решения вопроса на разумной основе.

Совершенно уверенно можно сказать, что Гитлер предпочел бы избежать войны с Британской империей, так как его основ­ные цели находились на востоке.

Но способ, который он избрал на заседании рейхстага после окончания кампании во Франции для столь неопределенного мирного предложения Великобрита­нии, вряд ли мог вызвать благоприятный отклик у другой сторо­ны. К тому же сомнительно, чтобы Гитлер, которым к тому вре­мени уже овладела преступная мания величия, был готов к миру на основе разума и справедливости, если бы Англия сама сделала серьезное предложение об этом. К тому же Гитлер отдал полови­ну Польши и Прибалтику Советскому Союзу — факт, который он мог ликвидировать только ценой новой войны. Он открыл путь для удовлетворения стремления Италии захватить области, находившиеся под господством Франции, и тем самым очутился в зависимости от своего союзника. Наконец, после Праги ему пе­рестали верить, и он потерял всякое доверие у держав, которые, возможно, и проявили бы готовность заключить с ним договоры, отвечавшие его целям.

Немецкий народ, однако, в своем массе восторгался бы Гит­лером, если бы он после победы над Францией добился согласо­ванного мира на разумной основе. Народ не хотел присоедине­ния к Германии областей, в которых преобладало польское насе­ление, он также не одобрял план некоторых фантазеров, которые, ссылаясь на древнюю историю, хотели обосновать эти притяза­ния, указывая на то, что когда-то, во времена Священной Римс­кой империи, это были области, принадлежавшие германской [316] нации. В Германии, за исключением некоторых фанатиков из партии, никогда не верили серьезно в идею “народа-господина”, призванного повелевать в Европе или даже во всем мире. Народу нужно было только, чтобы Гитлер утихомирил свою свору пропа­гандистов, проложив путь к достижению разумного мира.

С другой стороны, английский национальный характер, так полно воплотившийся в личности главы правительства Черчилля, препятствовал тому, чтобы Англия в той фазе войны серьезно искала тогда — да и позже — разумного конструктивного согла­шения. Приходится удивляться упорству англичан, при всех об­стоятельствах решивших продолжать начатую борьбу, как бы ни угрожающе иногда было их положение. К этому нужно еще доба­вить, что это ожесточение, “непреклонная ненависть” к Гитлеру и его режиму (у некоторых политиков и по отношению к прус­ской Германии) притупили способность распознать еще более грозную опасность, которая создалась в Европе в лице Советского Союза. Очевидно также, что английская политика находилась в плену традиционных соображений о “европейском равновесии” (ради восстановления которого Англия в конце концов и вступи­ла в войну), которые предполагали свержение ставшего слишком могущественным государства на континенте. Закрывали глаза на то, что в изменившемся мире надо было восстанавливать “миро­вое равновесие” ввиду того, что Советский Союз стал большой силой, и ввиду той опасности, которую представляла для Европы эта страна, преданная идее мировой революции.

К тому же глава английского правительства Черчилль был слиш­ком воинственным. Это был человек, который думал исключи­тельно о войне и желанной победе и смотрел на политическое будущее через призму этих военных целей. Только спустя не­сколько лет, когда Советы подошли уже к Балканам — этому нервному узлу Великобритании, Черчилль распознал таившуюся здесь опасность. Но в то время он ничего не мог сделать, имея союзниками Рузвельта и Сталина. Сначала он верил в силы своего народа и в то, что США в конце концов будут вести войну во главе со своим президентом на стороне Англии. Но как мало в то время была готова к этому основная масса американского народа при всей его антипатии к Гитлеру!

Скрытая угроза, которая исходила для Германии от Советско­го Союза, не могла, конечно, укрыться от взгляда такого человека, [317] как Черчилль. Что касается войны, то он рассматривал ее как надежду для Англии. Напротив, мысль о соглашении с Германией не привлекала его, так как после подобного соглашения с боль­шой вероятностью последовала бы в ближайшее время борьба между обоими тоталитарными государствами. Хотя

здравое взве­шивание сильных и слабых сторон обоих государств не позволяло с уверенностью ожидать полной победы одного из них, можно было надеяться на то, что они оба свяжут себя такой войной на долгое время, а это приведет к их взаимному ослаблению. Такая ситуация неизбежно приведет к тому, что обе англосаксонские державы получат роль мировых судей. Возможно также, что вой­на между обоими тоталитарными государствами приведет к гибе­ли их режимов.

Во времена диктатур, идеологий, “крестовых походов”, взвин­чивания масс народа безудержной пропагандой, слово “Разум” нигде, к сожалению, не пишется с большой буквы. Так в ущерб обоим народам и к несчастью Европы получилось, что обе сторо­ны избрали путь решения спора между Англией и Германией с помощью оружия.

Вопрос “Что же теперь?”, который встал перед немецким Главным командованием после окончания войны с Францией, был решен, следовательно, в пользу продолжения войны против Анг­лии. Но тот факт, что по изложенным мною причинам у Герма­нии не было никакого плана войны, который предусматривал бы продолжение военных действий после кампании во Франции, должен был привести к тяжелым последствиям. После того как Гитлер принял план (но не решение) повергнуть Англию в ре­зультате вторжения, не было сделано никаких практических при­готовлений для решения этой задачи. Результатом было то, что мы упустили лучший шанс — немедленно использовать слабость Англии. Предпринятые теперь для наступления меры заняли много времени, так что удача высадки была сомнительной уже из-за одних метеорологических условий.

Этот последний факт наряду с другими, о которых я еще буду говорить, дал Гитлеру повод или предлог, отказавшись от вторже­ния, вообще отвернуться от Англии, чтобы затем выступить про­тив Советского Союза. Результаты известны.

Прежде чем говорить о причинах этой решающей перемены фронта, я остановлюсь на возможностях, которые бы возникли в [318] том случае; если бы Гитлер был готов вести войну с Англией до последнего.

Здесь были возможны три пути. Первый путь — попытка поставить Англию на колени путем блокады ее морских ком­муникаций. Германия имела для этого благоприятные предпо­сылки, поскольку она теперь владела побережьем Норвегии, Голландии, Бельгии и Франции в качестве баз для авиации и подводных лодок.

Менее благоприятно было положение с необходимыми для этого средствами борьбы.

Военно-морской флот ни в коей мере не располагал даже приблизительно достаточным количеством подводных лодок, не говоря уже о тяжелых кораблях, особенно авианосцах, с которы­ми могли бы взаимодействовать подводные лодки. К тому же оказалось, что борьба Англии с подводными лодками будет эф­фективной до тех пор, пока английская авиация не окажется раз­громленной.

Что касается немецкой авиации, то на ее долю выпали бы в этой борьбе следующие задачи: завоевание господства в воздухе, по крайней мере в такой степени, которая исключала бы воздей­ствие английской авиации на подводную войну; парализация ан­глийских портов путем их разрушения; эффективное взаимодей­ствие с подводными лодками в борьбе против вражеских транс­портов. Практически это должно было привести к уничтожению английской авиации и разрушению военного потенциала Англии.

Ход “битвы за Англию” показал, что немецкая авиация в 1940 году не была достаточно сильной, чтобы выполнить эту задачу. Не стоит решать сейчас вопрос о том, были ли бы результаты иными, если бы условия погоды в августе и сентябре не были столь благо­приятными (чего нельзя было ожидать) и если бы германское руководство в самый, по-видимому, критический для врага мо­мент не прекратило бы борьбу с английской авиацией и не бро­сило бы самолеты на Лондон.

Во всяком случае, летом 1940 года, ввиду ограниченного коли­чества бомбардировочной авиации и отсутствия истребителей с большим радиусом действия, вряд ли можно было с уверенностью ожидать быстрого достижения цели: уничтожения английской авиации и разрушения военного потенциала Англии. Война, ко­торая в основном должна была быть решена с помощью технических [319] средств, все еще требовала намного больше сил и времени, чем мы предполагали. В войне между приблизительно равноцен­ными противниками быстрый исход, как правило, достигается только лучшим военным искусством и реже — в результате борь­бы вооруженных сил до истощения одного из противников, как это неизбежно произошло бы здесь.