Вторжение по сценарию

Мэрфи Уоррен

— Уже лучше, — крикнул ему Санни Джо. — А теперь, пускай попробует кто-нибудь из вас.

Никто из стоявших поодаль японцев не двинулся с места. Тогда Санни Джо подошел поближе, и, отчаянно жестикулируя, попытался донести до них свою просьбу таким способом. В конце концов, ему пришлось схватить одного из них за шиворот, и оттащить на нужное место.

Казалось, японец вот-вот лягнет Санни в живот — ему явно не нравилось, что его куда-то тащат. Тоже мне, неженка, подумал Римо. Отойдя в сторонку, он принялся наблюдать за репетицией, думая,

что придется многому научиться, если он хочет выдать себя за профессионального каскадера.

* * *

Увидев, что профсоюз уже не пикетирует въезд на съемочную площадку в резервации, Бартоломью Бронзини был сильно удивлен. Интересно, имеет ли это какое-нибудь отношение к опрокинутому танку, лежавшему рядом со смятым в лепешку микроавтобусом, подумал он.

Поддав газу, Бронзини направил свой Харли-Дэвидсон в объезд, и помчался по дороге к лагерю. Тормозить перед палаткой продюсеров он не стал, вместо этого влетев на полной скорости внутрь и врезавшись в стол.

Бронзини успел соскочить с мотоцикла, прежде чем тот въехал в брезентовую стену палатки. Но никто не обратил ни малейшего внимания на треск порвавшейся ткани, в особенности Джиро Исудзу.

Перед ним было куда более устрашающие зрелище — искаженное гневом лицо Бартоломью Бронзини, «Бронзового» Бронзини, причем выражение этого лица не предвещало ничего хорошего.

— Что, черт бы вас побрал, здесь происходит? — проревел знаменитый актер.

— Пожалуйста, говорить в почтительном тоне, — попытался остановить его Исудзу. — Я ведь продюсер.

— Ты, чтоб тебе провалиться, отвечаешь за сценарий, а я хочу говорить с исполнительным продюсером!

— Это мистер Нишитцу. С ним нельзя говорить. Он в Токио.

— Что, у вас в Токио нет телефонов? Или он тоже не говорит по-английски?

— Мистер Нишитцу жить в уединении. Уже не молод. Когда съемки начаться, он приедет, и вы можете поговорить.

— Да? Ну, тогда передайте ему кое-что.

— С удовольствием. Что вы хотел сказать?

— Терпеть не могу, когда меня пытаются надуть.

— Надуть? Не знать слова.

— Обмануть. Так тебе понятнее?

— Пожалуйста, объяснить, — упрямо сказал Джиро Исудзу. Бронзини заметил, что тот не собирается уступать. Он почувствовал к Джиро что-то вроде уважения, и это заставило его если не успокоиться, то хотя бы сбавить тон.

— Я только что говорил по телефону с Куросавой.

— Это нарушение контракта. Вы не являться режиссером фильма.

— Неужели, Джиро, детка? — насмешливо проговорил Бронзини. — Да я такой же режиссер этого бреда, как и Куросава. Он даже и не слышал о «Красном Рождестве». Более того, он, чтоб его разорвало, вообще не совсем ясно представляет себе, что такое Рождество.

— А, теперь понимаю. У нас были проблемы, и Куросава не смог принять участие в съемках. Как раз собираться рассказать вам об этой неприятной новости. Прошу извинить.

— Мне надоело все время слушать твои «прошу извинить». Хватит, меня уже тошнит

от всего этого. И я все еще не услышал никакого объяснения.

— Представители мистера Куросавы заверили меня, что он сможет выступить в роли режиссера. Очевидно, нас введи в заблуждение. Серьезное нарушение профессиональной этики, за которое мы потребуем возмещение морального ущерба. Уверен, виновные принесут самые глубокие извинения.

— Моральный ущерб! Я бы перестал чувствовать себя ущербным, только работая с Куросавой. Он великий режиссер.

— Очень жаль. Конечно же, мистер Нишитцу принесет свои извинения лично, когда приедет на съемки.

— Черт, просто жду не дождусь, — язвительно заметил Бартоломью Бронзини. — И кто же теперь будет снимать картину?

— Эта почетная обязанность возложена на меня, — поклонился ему Исудзу.

Бронзини застыл как вкопанный. Его прищуренные, как у таксы, глаза сузились еще больше, а руки, до сих пор бешено жестикулировавшие, повисли в воздухе.

— Ты? — тихо, но с непередаваемым выражением в голосе, спросил он.

Джиро Исудзу невольно отступил назад.

— Да, — так же тихо ответил он.

Подойдя поближе, Бронзини наклонился и заглянул ему в лицо. Даже теперь он казался гигантом по сравнению с Джиро, хотя был и не очень высокого роста.

— Джиро, малыш, а сколько фильмов ты уже снял?

— Ни одного.

— Тогда ты сильно рискуешь своей репутацией режиссера, решив нас выручить, — с деланной беззаботностью заметил Бронзини. — В конце концов, бюджет у нас, черт возьми, всего-то шесть миллионов. Подумаешь, мой новый фильм. Какая разница! Слушай, а почему бы нам вообще не обойтись без режиссера? Может быть, просто начнем дурачиться, и кидать друг в друга песочком, и, глядишь, наберется как раз достаточно материала для коротенького мультфильма. Ведь к этому мы и идем — все превратилось в какой-то чертов фарс!

— Я справляться хорошо, обещаю.

— Нет. Ни за что. Я выхожу из игры. Съемки прекращаются, мы проводим конкурс, находим опытного режиссера, и тогда снова начинаем снимать. Ни секундой раньше. Ясно?

— Нет времени. Снимать надо уже завтра.

— Завтра — сочельник, — медленно, словно объясняя умственно отсталому ребенку, сказал Бронзини.

— Мистер Нишитцу ужал график съемок.

— Позволь-ка на него взглянуть.

— Невозможно. Нет в наличии. Очень жаль.

— Здорово! Просто замечательно! Нет ни графика съемок, ни режиссера.

Все, чем мы располагаем — это кинозвезда, несметное количество танков, и ты.

Потрясающе! Я направляюсь в отель, и попрошу шеф-повара, чтобы он разрешил мне засунуть голову в духовку, а не то я за себя не ручаюсь!

Сжав кулаки, Бронзини уже двинулся к зиявшей в стене палатки дыре, когда сзади раздался голос Джиро:

— Нет. Вы нам нужны.

Остановившись, Бронзини резко развернулся на каблуках. Он просто не верил своим ушам — у этого парня хватило наглости настаивать на своем!