Вторжение в Империю
Шрифт:
Новая хозяйка в кои-то веки приезжала с гостем.
Этого человека звали капитан-лейтенант Лаурент Зай. «Герой» – так сообщила дому частица его обширного разума, которая была подсоединена к новостной системе. Дом занялся приготовлениями с необычайным энтузиазмом, гадая, что же это за визит.
Политический? Имеющий военно-стратегическое значение? Романтический?
Дому еще ни разу не приходилось наблюдать под своей крышей взаимодействие двоих людей. Все, что ему было известно о человеческой природе, он черпал из фильмов, выпусков новостей и романов – а также наблюдая за одиноким времяпрепровождением женщины-сенатора. В эти выходные дом мог узнать значительно больше.
И он решил наблюдать очень-очень внимательно.
Суборбитальный
Кривая его торможения в атмосфере была напрямую связана с датчиками дома, поэтому корабль виделся дому в виде нисходящей и расширяющейся линии тепла и света – неким знаком препинания в волнующем алфавите, составленном из двигающихся и сверкающих рун.
Дом порой получал кое-какие грузы – всяческую экзотику, которую не мог произвести сам. Эти грузы тоже доставляли суборбитальные челноки, но они были небольшими, одноразового использования. Этот же шаттл, рассчитанный на четверых пассажиров, был намного крупнее и мощнее. Появлению челнока предшествовал громкий звук, который оказался достаточно резким для системы чувств дома, но затем появился сам челнок – элегантный и легкий. Он выпустил компактные маневровые крылья, чтобы сбавить скорость. С затихающим гулом шаттл пролетел над северными горами, снизился и опустился на посадочную площадку посреди садов.
Взметнулись клубы снега, и он начал таять от распространяемого шаттлом тепла. А потом на коротком трапе появились две фигуры. Люди торопились – видимо, их подгонял холод. Дыхание срывалось с губ маленькими облачками пара. Их одежда с автоподогревом светилась на видеоэкране дома инфракрасным светом.
Дом нервничал. Он так старательно разработал приветствие. В главном здании уже вовсю полыхали в камине настоящие дрова, смешивались ароматы варящегося кофе и готовящейся еды, роботы в последний раз переставляли в вазах свежесрезанные цветы, повинуясь приказам искусственного интеллекта, чье эстетическое чутье подсказывало, что вот этот цветок надо на сантиметр сдвинуть, а этот – приподнять или опустить.
Но когда сенатор и ее гость подошли к входным дверям, дом мгновение помедлил, прежде чем распахнуть ее – просто для того, чтобы заставить людей немножко поволноваться.
Капитан-лейтенант оказался высоким мужчиной, темноволосым, смуглым, сдержанным. Походка у него была ловкая, плавная – казалось, у него не две ноги, а больше. Он благовоспитанно и с большим вниманием прошелся с хозяйкой по дому, а она устроила ему экскурсию. Он обратил внимание на окружавшие дом горы – причем так, словно рассматривал их с точки зрения обороны. На взгляд дома, он таки произвел впечатление на гостя. Лаурент Зай похвалил окружающую местность и сады, спросил о том, как они обогреваются. Дом был готов объяснить это гостю во всех подробностях, рассказать о системе зеркал и горячей воде из подземных источников, но хозяйка запретила ему говорить. Этот человек был ваданцем, а ваданцы не жаловали говорящих машин.
Отреагировав на запахи еды, Зай и хозяйка вскоре сели за стол. Дом постарался и достал из своих кладовых самые изысканные деликатесы. Он сделал все (вернее, дал распоряжения множеству слуг), чтобы добиться идеального результата. Были поданы грудки маленьких, похожих на воробьев птичек, которые обитали в южном лесу. Эти грудки, каждая размером со столовую ложку, были зажарены на козьем жире с добавлением тимьяна. К жаркому дом подал соус из молоденьких артишоков и моркови, в который для густоты были добавлены темные томаты и какао, выращенные на подземной ферме. Сочные апельсины и груши, приученные вызревать при низких температурах и выросшие на дереве, покрытом кристалликами льда, были мелко нарезаны в шербет, который люди пили в промежутках между блюдами. Главное блюдо представляло собой ломтики выловленной в горных ручьях форели, приготовленной в лимонном соке и наномашинах. Стол был усыпан лепестками черных и лиловых наземных цветов, которые цвели в садах в течение несколько недель осени.
Дом
Дом наблюдал и ждал. Ему не терпелось увидеть, что же произойдет в результате всех его стараний. Он так часто читал о том, что хорошо приготовленная еда была ключом к началу доброй беседы.
И вот теперь настало время проверить справедливость этого утверждения.
После обеда Нара Оксам отвела гостя в комнату, откуда открывались восхитительные виды. Как и предельно изысканные блюда, поданные к обеду, так и пейзажи за окнами буквально сразили Зая. Обрывистые склоны гор, чистые небеса и чудесные далекие водопады. Наконец-то – возможность отдохнуть от столичных толп. Но наибольшее восхищение у гостя все-таки вызвал камин – очаг, который обязательно нашелся бы в ваданском доме. Хозяйка и гость вместе сложили маленькую пирамидку из настоящих дров. Нара длинными ловкими пальцами разожгла огонь.
Зай бросал взгляды на лицо хозяйки, озаренное языками пламени. Взгляд Нары Оксам менялся. С каждым часом, проведенным в полярном доме, взгляд ее становился все более рассеянным, несфокусированным – как у сильно пьющей женщины. Лаурент догадывался, что она перестала принимать лекарство, которое спасало ее от безумия в городе. Она становилась более чувствительной. Он почти физически ощущал силу ее эмпатии, настроенной на него. «Интересно, что она сумеет выудить?» – гадал он.
Зай старался не думать о том, что может произойти между ним и хозяйкой дома. Он ничего не знал о традициях Вастхолда. Эта экскурсия на полюс могла быть обычным жестом вежливости по отношению к чужаку, общепринятым проявлением внимания к получившему высокую награду герою и даже попыткой скомпрометировать политического оппонента. Но это был дом Нары, и они тут были совсем одни.
Мысли о возможной близости возникали сами собой и продвигались по сознанию со скрипом – Зай давно забыл о чем-либо подобном. Со времени освобождения полученные в плену побои и перенесенные пытки часто давали о себе знать, тело отзывалось болью, порой приводило в отчаяние, время от времени появлялись чисто технические проблемы, но с той поры Зай никогда не ощущал желания.
Могла ли Нара заметить его мысли – вернее, полумысли – о возможной близости? Зай знал, что большинство синестезических способностей обостряются в благоприятной среде. А у нее?
Зай решил выказать любопытство, чтобы хотя бы немного отвлечь Нару (и себя самого) от других его мыслей. И он задал вопрос, который вертелся у него на языке со времени их первой встречи.
– А как ощущается эмпатия в детстве? Когда вы поняли, что умеете… читать мысли?
Такое определение вызвало у Нары смех – как и ожидал Зай.
– Не сразу, – ответила она. – Я этого долго не понимала. Я выросла на равнине. Там так пусто… На Вастхолде есть префектуры, где на один квадратный километр приходится меньше одного человека. Бескрайние равнины в поясе ветров, чье однообразие нарушают только Кориолисовы горы. Они и создают туннели, из-за которых ветры пробивают эрозионные русла, а эти русла в конце концов превращаются в ущелья. Повсюду на равнине слышно, как поют горы. Резонансы ветра непредсказуемы, нельзя искусственно настроить гору на определенный звук. Говорят, что даже риксский гигантский разум не смог бы справиться с такой математической задачкой. Каждое ущелье как бы играет собственную мелодию – медленную, протяжную, как стоны китов. Порой горы производят звуки более низкой частоты, чем способно воспринять человеческое ухо, и тогда ноты звучат, как удары в басовый барабан. Проводники, которые водят экскурсии по горам, способны различить по звуку склоны разных гор с закрытыми глазами. Наш дом выходил на гору Баллимар, а ее северный склон издает звуки от басовых биений до сопрано – это когда усиливается ветер. Словно сирены предупреждают о начале бури.