Вторжение
Шрифт:
P. S. Возвращаю орден по принадлежности.
16 февраля 1933 года».
Это весьма поучительное для всех времен и народов письмо, в котором я позволил сделать собственную разрядку, еще раз подтверждает, какой сложной личностью был Сталин. Но делать вывод по нему о том, что вождю была присуща некая скромность, было бы несправедливо, здесь явление иного порядка.
XVII. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
Еще роясь в чреве бронетранспортера, куда писатель проник через боковую дверцу, задний вход был смят ударившей их на шоссе третьей машиной, во время поисков какого-либо съестного припаса, Станислав Гагарин услышал неясный шум снаружи.
Но шум был чутошный, внимания писателя не привлек, а тут отыскался вдруг вещевой мешок, сидор, ежели по-солдатски, в котором обнаружились две плоские банки без этикеток, наверно, с сардинами, и две таких же продолговатых, цилиндрообразных. «Тушенка», — решил сочинитель.
Была в мешке буханка белого хлеба и сливочное масло в круглой коробочке.
Когда, завязав сидор, Станислав Гагарин вышел из бронетранспортера и обогнул его, чтобы направиться к костру, до него было метров двести, то увидел в посветлевшей уже ночи силуэты двух машин, удаляющихся прочь и насмешливо мигающих красными огоньками.
И тогда он с горькой неизбежностью, не видя еще того, что произошло на их вынужденном привале, вдруг пронзительно ощутил, что Сталина у костра нет.
Писатель отшвырнул сидор, сорвал с шеи автомат, он с ним не расставался с той минуты, когда взял в руки и направил на рыжебородого боевика-ломехузу, передернул затвор и, не целясь, выпустил вслед автомобилям половину магазина.
Длинная очередь успокоила его и привела в чувство.
«Кто его похитил? — подумал Станислав Гагарин. — Какие еще новые силы вмешались в события?»
Уже значительно рассвело. Доносился ровный шум Терека.
«Куда податься? — размышлял писатель. — Вообще-то, здесь мои родные места… Но сколько лет я не был в этих краях! Двинуть в Моздок?? Там Володя Стоянов, первый секретарь райкома, умница, хороший человек. Вот я и спрошу хорошего человека: не провозили через твой город неизвестные лица товарища Сталина… Смехота! Глупые шутки, — решит Владимир Антонович и только из природного такта и вежливости не покрутит пальцем у виска. Но и оставаться нет смысла…»
Он поднял с земли вещевой мешок, накинул лямки на плечи и задумался над проблемой: куда девать автомат.
Жалко расставаться с оружием, но и сохранять его при себе опасно. Когда действуют подобные силы — что такое пукалка-тарахтелка с полупустым магазином? А вот взять на цугундер за это самое огнестрельное — нет проблем. Возьмут прямо из яйца и не спросят, в каком ты Союзе писателей — СССР или РСФСР, как спрашивали его на встречах избиратели — результат поклепов на российский пленум. На этот раз у мужика с автоматом про членство спрашивать не будут. А то и шлепнут из-за угла, так безопаснее, нежели обезоруживать подозрительного типа.
— Игрушку надо оставить, — вслух сказал писатель и оглянулся: не слышит ли его кто-нибудь. — А фули делать? Как говорили древние: Roma lccuta, causa finita! Рим высказался, дело закончено.
Надежно упрятав укороченный автомат, это был десантный вариант Калашникова,
Эта дорога вывела его на асфальтированный большак, по которому в тот момент, когда Станислав приблизился к нему, промчался рейсовый «Икарус».
«Так я в два счета куда-нибудь доберусь», — подумал путник.
Но куда ему надлежит добираться? — помыслил он. Неизвестно кто и почему умыкнул Сталина. Возможно, он и сам уехал с похитителями, и вовсе не крали они вождя, товарищ Сталин сам, так сказать, изъявил… И где сейчас находится — тайна за семью печатями. Наверно, Станиславу Гагарину надлежит сорвать печати, к этому и призвали его Зодчие Мира, только с чего же ему начинать? Во всяком случае, писатель поступает в соответствии с присущей ему манерой — действовать в любом случае. Недаром Станислав Семенович так любил повторять слова Иммануила Канта: если у тебя нет никаких сведений по поводу происходящего, сделай собственное предположение, и тогда действуй исходя из этого предположения.
«А как поступил бы на моем месте Иосиф Виссарионович?» — задался вопросом писатель.
Ему показалось, что слышит слабый, почти заглушенный расстоянием голос вождя, но слов не разобрал и решил, будто на сей раз просто помстилось.
Рассветный «Икарус» промчался по только ему ведомому маршруту, большая асфальтовая дорога снова опустела, и Станислав Гагарин бодро зашагал по ней в Неизвестное, которое, писатель не сомневался в этом, сулило ему новые, далеко не безопасные приключения. Сейчас он вспомнил разговор с вождем, когда они пообедали в Дубовом зале Писдома, теперь известного как зал имени Рейгана, поскольку в нем президент Соединенных Штатов кормил бесплатно, так сказать, благотворительным обедом от американских щедрот симпатичных ему лично деятелей советской культуры.
Тогда они, писатель и вождь, хорошо в знаменитом зале перекусили и отправились на Пушкинскую площадь, где Иосиф Виссарионович захотел посмотреть очередь его бывших сограждан, пожелавших вкусить заокеанский бутерброд от Макдональдса.
— Попытаюсь понять, что движет этими людьми, — пояснил намерение Сталин. — Откуда подобная нравственная деградация, неожиданное для меня исчезновение национальной, понимаешь, гордости великороссов? На Звезде Барнарда, вернее, в Том Мире, мне просто не поверят…
Шли пешком, по Малой Никитской, потом по Большой Бронной, заговорили о творчестве Солженицына.
— Большой мастер, — отметил вождь, — но вряд ли истинный сын России. Солженицын всегда ратовал за расчленение Державы, потому его и пригрели, понимаешь, на Западе. И еще. Его собственная отсидка в ГУЛАГе мешает писателю быть до конца последовательным и объективным. Вы читали роман «В круге первом»?
— Еще до эпохи перестройки, — ответил Станислав Гагарин. — А вот собственный «Новый мир» пока не получил. Бумаги, говорят, не хватает… Первого номера еще не было, а уже апрель. Как во времена Твардовского запаздывают номера, но уже по другой якобы причине.