Вторжение

Гагарин Станислав Семенович

— Зато бумаги хватает для «Похождений космической проститутки» и «Сексуальных анекдотов», — проворчал Иосиф Виссарионович. — Но это еще полбеды. Кощунственно, что российские бумажники продают продукцию кооперативам по договорной цене, а те везут ее на Кавказ, в Молдавию и Прибалтику, чтобы сепаратисты, которых вы так беспардонно, понимаешь, распустили, печатали на ней пасквили на Россию и русский народ, гнусные сочинения, вроде клеветы Тийта Маде и ему подобных. Как вам это нравится, товарищ русский писатель?

— Мне это вовсе не нравится, — угрюмо отозвался Станислав Гагарин. —

Но что делать?

— Бороться! — воскликнул вождь. — Поезжайте к бумажникам, в конце концов, они, как правило, русские люди. Скажите им, как используют националисты их труд… Создавайте российский бумажный фонд или банк! Под знаменем того же Союза писателей России… А Юрий Прокушев с Бондаревым, Валерий Поволяев и Эрнст Сафонов вам, объединению «Отечество», помогут. Это ведь ваша, русская бумага! Ну да ладно, с бумагой, я думаю, наведете, понимаешь, порядок. И помощь товарища Сталина не понадобится. Вы лучше послушайте, что пишет господин Солженицын, рассказывая о моем якобы разговоре с Абакумовым, министром гэбэ. Попробую прочитать вам по памяти.

И товарищ Сталин в привычной неторопливой манере принялся цитировать, помогая себе расставлять смысловые акценты жестами правой руки и указательным пальцем:

«…Сопя трубкой и глядя на этого краснощекого упитанного молодца с разгоревшимися ушами, Сталин думал о том, о чем всегда думал при виде этих ретивых, на все готовых, заискивающих подчиненных. Даже это не мысль была, а движение чувства: насколько этому человеку можно сегодня доверять? И второе движение: не наступил ли уже момент, когда этим человеком надо пожертвовать?

Сталин прекрасно знал, что Абакумов в сорок пятом году обогатился…»

— Эшелонами вывозил, понимаешь, награбленное особистами в Германии, — пояснил Сталин. — Загружали вагоны, пломбировали как секретный груз «Смерш» и гнали личные трофеи в Советский Союз. Мародеры, а не чекисты!

— А вы его в министры, — не удержался писатель.

— А где мне было взять честных? — спросил Сталин. — На все случаи жизни их не напасешься. А дело Абакумов знал, хотя бы… Вот и Солженицын, понимаешь, пишет, что Сталин «не спешил его карать». С этим я всегда бы успел. Слушайте дальше:

«Сталину нравилось, что Абакумов — такой. Такими лучше управлять. Больше всего в жизни Сталин остерегался так называемых «идейных», вроде Бухарина. Эти — самые ловкие притворщики, их трудно раскусить.

Но даже и понятному Абакумову нельзя было доверять, как никому вообще на земле.

Он не доверял матери. И Богу. И революционерам. И мужикам, что будут сеять хлеб и собирать урожай, если их не заставлять. И рабочим, что будут работать, если им не установить норму. И тем более не доверял инженерам. Не доверял солдатам и генералам, что будут воевать без штрафных рот и заградотрядов. Не доверял приближенным. Не доверял сынам и любовницам. И собственным детям не доверял…

И прав оказывался всегда!»

Сталин с лукавой усмешкой воззрился на писателя.

— Как вам нравится такой вывод!? Хочу теперь вас молодой человек, спросить: разве в последние месяцы вас не предавали те, кого вы считали близкими и преданными друзьями?

— Еще как предавали, — помрачнев, буркнул

Станислав Гагарин.

— Вот именно, — поднял указательный палец вождь. — Еще как предавали… Мне известна ваша история в деталях. За год существования созданное по вашей инициативе «Отечество» испытало четыре, понимаешь, цикла предательства, трижды формируете коллектив, воссоздаете организацию с нуля… И мне по душе такое упорство и желание утвердить Большую, понимаешь, Идею, сделать ее материальной силой. Беды же ваши от того, что по-прежнему доверяете людям. А вот я в земной жизни не доверял никому. И, как пишет мистер Солженицын, всегда оказывался прав.

Тогда Станиславу Гагарину был весьма неприятен этот разговор. Действительно, думал, идя рядом с вождем привычным маршрутом к Пушкинской площади, предательства я хлебнул, что называется, по самое горло, выше головы, едва не утонул в дерьме, его на меня вывалили именно те, кому доверял безмерно.

Почему подобное происходит? Ведь никогда прежде не доводилось встречать такого количества низких и подлых людей! Как это сказал тогда Сергей Павлов-младший? «Я сыт моралью по горло. Нравственность для меня абстрактное понятие, а мораль — не экономическая категория, поэтому она для меня не существует…» Каков гусь! И этот молодой человек — тридцать лет! — собирается формировать новое общество…

Началось с Юрия Виноградова, этот из старшего поколения. Едва Станислав Гагарин познакомил с идеей «Отечества», как он предложил для начала переиздать воениздатовскую серию «Военных приключений». Выгодная, мол, операция! Сорвем такие бабки… Потом вступил в спор по поводу разделения власти в структуре, которой еще не было. Но едва пути с типичным говоруном разошлись, Виноградов поднял скандальную волну, обзванивал всех и оповещал устно при встречах о том, что Станислав Гагарин, дескать, украл у него идею литературного объединения.

Но как можно вообще украсть подобную идею? Если уж быть точным, то навели энергичного литератора на мысль создать «Отечество» Павлов-старший и деловой человек по фамилии Пищенко. Примером и самим фактом существования объединения молодых фантастов! Главное же, их сборники повестей и рассказов, которые они сумели выпустить в свет — вот что подтолкнуло к действию нашего героя.

— Значит, все-таки это возможно, — сказал себе Станислав Гагарин тогда. — И в нашем славном, так сказать, социуме тоже. Тогда почему бы не создать объединение молодых писателей приключенческого жанра?

В те времена, год назад, он крепко задружил с руководством Воениздата, наедине беседовал о литературных проблемах с министром обороны. И Дмитрий Тимофеевич Язов в идее «Отечества» сочинителя поддержал.

Весною как раз и Николай Юсов приехал из Киргизии. Николай — толковый парень, хотя и военный летчик, майор ВВС и пилот первого класса. Писатель понимал, что без надежной правой руки нечего и думать о подобном начинанье. Видимо, подспудно, а сознавал — хлебнет он горя с дефицитом надежных гомо сапиенсов. Как часто потом разводил руками и согласно кивал, когда Вадим Казаков повторял сочиненный им самим афоризм: гомиков разумных то бишь, сапиенсов, нет, остались гомики уголовные… Увы, так оно и оказалось во все эти долгие-долгие месяцы глобального предательства.