Вторжение
Шрифт:
— О чем гутарить-то, голова?
— Ну как о чем… Как король Смоленск осаждает, в какой силе, много ли у Сигимунда припасов для прокорма людей и скота, сколько огненного зелья, в чем испытывает недостаток, сколько черкасов в его войске… Все рассказывай, Богдан.
Десятник невесело усмехнулся:
— Время ли о том сейчас гутарить, голова? Дождемся утра, а уж там все и припомню на свежую голову?
— Да нет, мой новый друг, утра мы ждать не будем. Люблю я знаешь ли, покумекать именно перед сном — утром глядишь, уже и решение готовое в голове… Так что кажи все, что знаешь — а я внимательно тебя слушаю.
Немного помедлив, казак кивнул головой:
— Хорошо, пан сотник,
Я кивнул, соглашаясь с доводами польского короля — а казак, между тем, неспешно продолжил:
— Оставить с немцами еще и шляхетскую кавалерию — но с кем тогда королю идти на Москву? В Москве царь с сильным войском, в Тушино «царевич Дмитрий», а ему служат и донские казаки, и черкасы, и шляхта, взбунтовавшаяся во время рокоша Зебжидовского… И войск у Дмитрия поболе будет, чем во всей королевской рати! Куда идти, как делить хоругви? Так что Сигизмунд решил Смоленск все же брать, заодно дожидаясь у города и подкреплений из Речи Посполитой.
— И что, пришли подкрепления?
Реестровый черкас, после непродолжительной паузы ответил с тяжелым вздохом:
— Пришли. Все полки реестровых казаков, да прочая голытьба вместе с нами… Практически вдвое выросла королевская рать с нашим приходом — и ныне всю хутора в округе Смоленска заняты нашими ратными людьми, вставшими на постой.
— А сколько, значит, всего реестровых казаков в войске Сигизмунда?
— Шесть полков по тысяче человек.
— Понятно…
Понятно мне только то, что запорожские казаки, в число которых входят и занесенные в реестр черкасы, и простая голытьба, выступи она прямо сейчас против короля, погубили бы польское войско! Особенно, если бы смоленский гарнизон пошел бы на вылазку… Но то лишь грезы романтика-славянофила, не имеющие ничего общего с реальностью. В конце концов, кабальных соглашений вроде Ольшанского, что будет подписано гетманом Сагайдачным только через семь лет, пока еще нет и в природе. Как нет еще и ограничений реестра (всего до тысячи казаков по Ольшанскому договору), и насильственного закрепощения прочих запорожцев… А ведь придет время и запретов на походы против турок и татар — когда возвращающихся с добычей черкасов будут встречать пушки польских застав! Но хоть все это и случится в недалеком будущем, но сейчас подобное не снится запорожцам в самых страшных кошмарах. Наоборот, сейчас Сигизмунд не считает зазорным позаигрывать с рядовым казачеством, делая туманные намеки на включение в реестр всех участников войны с Россией, да обещать уравнять в правах всех христиан Речи Посполитой… Так что пока у черкасов нет серьезных причин подняться против ляхов.
К моему вящему сожалению…
Немного помолчав, я обратился к замолчавшему было Богдану:
— Ну, казаче, продолжай свой сказ. Как протекает осада?
Десятник пожал плечами:
— Да никак пока. Воевода Шеин успел собрать сильную
На минуту прервавшись, Лисицын продолжил:
— Тогда гетман решил подвести под ворота мины, сделав земляной подкоп — и уже там, заполнив его бочками с порохом, подорвать заряды… Все же для того, чтобы разрушить ворота, нужна гораздо более слабая мина — заметно слабее чем та, что нужна для подрыва участка стены! И отряду шляхтича Бартоломея Новодворского удалось подорвать одни из ворот — вот только пошедшие в атаку роты немецкой пехоты попали под ураганный пищальный и пушечный огонь из крепости, понесли большие потери — и не сумели даже добраться до ворот… Да что там, до пролома не успела доскакать даже расстрелянная на подходе конница!
Десятник на мгновение перевел дух — но тут же продолжил:
— Однако Ходкевич счел, что на участке стен у подорванных ворот собралась большая часть защитников Смоленска. И тогда гетман организовал атаку также и на северную, и на западную стены, попытавшись перенести направление главного удара… Но, как видно, Шеин сохранил под рукой сильный отряд — и в нужный момент бросил его на стены там, где было тяжелее всего. Немцы сумели закидать ров фашинами и приставить лестницы, кто-то успел даже подняться по ним… Но пыл атакующих вскоре остудила картечь московитских пушек, ручные бомбы, метаемые со стены вниз, плотный пищальный огонь. А всех смельчаков, кто успел подняться, москали без жалости вырубили, сбросив трупы наемников на головы их товарищей!
— Ага, камрадов…
Впрочем, привычный для моих современников термин я произнес вполголоса — так, чтобы казак ничего не услышал. Да и потом, рассказывая о первом, неудачно штурме ляхов, Богдан невольно приободрился, как-то весь зажегся, стал говорить громче и с энтузиазмом — словно восхищаясь военным талантом русского воеводы! И по совести сказать, там действительно есть, чему восхищаться — ибо Михаил Борисович Шеин оказался настоящим гением обороны. Достаточно сказать, что немалое войско, севшее в осаду в крепости, он организовал за считанные недели, в то время как Сигизмунд уже выступил на Смоленск!
Вокруг крепости заранее пожгли посады — с той целью, чтобы поляки не имели ни укрытий во время штурма, ни теплых жилищ. Но оставшихся без крова смолян, как и прочих женщин и детей высылать было просто некуда — Смоленск оказался дальним форпостом Москвы на западе, отрезанным занятыми тушинцами землями… Так что беженцы вошли в город — что неминуемо привело к резкому росту цен на постой и внутренней напряженности среди осажденных. Однако же смекалистый и решительный воевода быстро подавил ее — своей волей запретив взимание платы горожанам!
Собрав войско примерно в пять с половиной тысяч ратников, без малого две тысячи воев Шеин выделил в «осадный» отряд, разбив его на тридцать восемь полусотен — по числу крепостных башен. Каждая полусотня защищала как боевую башню-вежу, так и участок стен, примыкающий к ней, а также несла тщательно расписанную круглосуточную караульную службу — и несоблюдение росписей каралось вплоть до смертной казни…
Да, воевода оказался крут и скор на расправу — но тем самым сумел наладить железную дисциплину!