Вторжение
Шрифт:
Она наклонила голову к стене, прижалась ухом к желтой розе.
Слабый, но неприятный запах шел от этого обойного розария, возможно, пахли сами обои, возможно, клей.
Когда она попыталась сосредоточить внимание на иностранных голосах, они вроде бы почувствовали ее интерес к ним. Она услышала ту же фразу на французском и испанском. Другие голоса, возможно, шептали на русском, японском, китайском, немецком, шведском и прочих языках, идентифицировать которые она не могла.
Потом ритм развалился. Место слов заняло месиво звуков,
Стараясь определить по шуму, какого вида насекомые могут находиться между стенами, она еще на какие-то мгновения не отрывала ухо от стены, и вдруг одинокий голос прошептал сквозь бессвязный шум: «Молли».
Вздрогнув, она отпрянула от стены.
Ступенька за ступенькой, луч фонаря поднимался все выше, туда, где ждала собака, но не нашел никого, кто мог бы произнести это слово.
Планетарный апокалипсис внезапно стал чем-то очень личным. Нечто внеземного происхождения, неизвестно зачем ползающее между стенами, произнесло ее имя, да еще так интимно, подняв в ней волну отвращения.
И вновь голос, такой зовущий, такой жаждущий, произнес одно слово: «Молли».
Глава 54
Со сверкающими глазами, такой знакомый и близкий, с раздувающимися в свете фонаря ноздрями, Вергилий приветствовал Молли на верхней лестничной площадке, но не вилянием хвоста, а повизгиванием, и сразу повел к одной из пяти закрытых дверей.
В этой комнате едва слышно плакал ребенок, возможно, мальчик, плакал не потому, что непосредственно ему угрожала опасность. Просто слишком долго его окружал ужас.
Молли попыталась открыть дверь той рукой, что держала фонарь. Ручка не поворачивалась.
Она ждала, что дверь сейчас откроется, по команде собаки или благодаря неведомой силе, которая могла впустить их в дом, но ошиблась.
Желания убирать в карман пистолет она не испытывала. Поэтому положила фонарик на пол и вновь попыталась открыть дверь свободной рукой. Ручка не поддалась, дверь осталась закрытой.
Она обратилась к плачущему ребенку:
— Маленький, мы здесь, чтобы помочь тебе. Ты больше не один. Мы тебя выручим.
И, словно ее слова были заклинанием, дверь распахнулась, открыв чернильную тьму, черноту голодной пасти.
А из стен и с потолка неслось ее имя: «Молли, Молли, Молли, Молли…»
В испуге она отступила на шаг.
А Вергилий бесстрашно проскочил мимо нее в комнату.
Дверь захлопнулась.
Молли попыталась повернуть ручку, зная, что ручка не повернется, и так и вышло.
Наклонившись, она подняла фонарик с пола. Выпрямляясь, уловила движение в коридоре, что-то приближаюсь к ней справа.
Он врезался в нее. Мужчина, не такой большой, как Нейл, но и не карлик. Врезался сильно. Она выронила фонарь, выронила пистолет, упала.
Он
— Ты их не получишь. Они — мое жертвоприношение.
Фонарь лежал в дюймах от них, освещая мужчину. Коротко стриженные рыжие волосы. Чувственное лицо… глаза с тяжелыми веками, полные губы. Толстый шрам тянулся от левого уха к уголку рта, свидетельство давнишней ножевой драки.
— Эти маленькие ягнята — мои, — от него пахло пивом, чесноком, гнилыми зубами.
Он поднял кулак размером с трехфунтовую банку консервированной ветчины и ударил ей в лицо.
Она успела повернуть голову так, что он промахнулся. Костяшка большого пальца сломала хрящ левого уха, но основной удар пришелся в пол.
Оба вскрикнули от боли, и Молли поняла, что от второго удара ей не увернуться. Он сломает ей нос, челюсть, забьет до смерти.
Он был ниже ее ростом, но скинуть его с себя она не могла. А потому, прежде чем он успел вновь замахнуться, резко оторвала голову от пола и укусила его лицо. Предпочла бы добраться до шеи, но не знала, удастся ли. А потому удовлетворилась тем, что находилось выше. Нижние зубы впились в мягкую кожу под челюстной костью, верхние — в щеку, не изуродованную шрамом.
Он завопил и попытался вырваться, но Молли вцепилась в него, как терьер. Он бил ее по плечам, удары скользили по голове, наносились-то в панике, но Молли не знала жалости.
А когда он сильнее подался назад, она расцепила челюсти, столкнула его с себя, на пол, отшвырнула в сторону.
Дикарь, потрясенный совершенной по отношению к нему дикостью, откатился в сторону, прижал обе руки к укушенному, порванному лицу, вереща от боли.
Молли же выплюнула его кровь, ее едва не вырвало, сплюнула снова, схватила фонарик, поднялась.
У нее были какие-то секунды, три или четыре, пока он не отошел от шока. Потому что потом он бы бросился на нее, как разъяренный бык.
«Ягнята, — сказал он. — Маленькие ягнята — мои». Значит, в той комнате, куда вбежал Вергилий, был не один ребенок. «Жертвоприношение», — сказал он.
В поврежденном ухе звенело. Дико болел сломанный хрящ.
Где-то рядом лежал пистолет. Она должна его найти. Свою единственную надежду.
Ковер, лужица крови, ковер, грязный след, монеты, должно быть, высыпавшиеся из его кармана, все это выхватывал из темноты луч фонаря, но не пистолет.
Костеря Молли заплетающимся языком, воздух при каждом слове со свистом выходил из порванной щеки, мужчина уже стоял на четвереньках, собираясь с силами, чтобы подняться.
Надеясь выиграть время и найти-таки пистолет, она ударила его ногой, целя в голову, но промахнулась. Он схватил ее за ступню, чуть не повалил, но выпустил из руки.
Ковер, ковер, пятно крови, опять монеты, ковер, самокрутка с травкой, завернутая с обоих концов, ковер, пистолета нет, пистолета нет. Должно быть, мужчина упал на пистолет.