Вурдалакам нет места в раю
Шрифт:
– Погоди, барин, не до того мне! – недовольно ответствовал псарь. – Не видишь что ли: выжлица ополоумела. Не дается мне в руки.
– Ну и брось ее, после сама прибежит.
– Что ты! Как можно? Я ее со щенячьего возраста помню. Вдруг дикие твари ее затерзают? Помоги-ка лучше ее поймать. Да береги пальцы: в сильном расстройстве она и хозяина тяпнет.
Боярин нехотя поплелся за псарем и сделал вид, что помогает ему ловить суку. Однако выжлица и в самом деле была не в себе: она не давалась, визжала и носилась между опушкой и конопляником, беспокоя всю свору. Наконец, она нырнула в заросли конопли и скрылась из
Горихвост перевел наконец дух, хлопнул по плечу Курдюма и вымолвил:
– Пусть бегут. Но как вышло, что судьба вас так вовремя принесла?
– Эх, кабы надеяться на судьбу, то висела бы сейчас твоя шкура на Древе миров, и клевало бы ее вороньё! – расплылся в улыбке мельник. – Как слинял ты с мельницы в сильном подпитии, так и заговорила во мне самая бесполезная вещь на свете – совесть. Ну, думаю: раз волка на подвиги потянуло, то лучше бы овцам не блеять. А в деревне у мужиков на тебя зуб. Как бы шкурку с тебя не спустили! Дождался я утра и пошел посмотреть, не случилось ли беды. Вижу: деревня с рассвета не спит, вся переполошилась. Селяне сказывают, что полночи за вурдалаком гонялись, да призрак Прежнего барина в лес его уволок. Эх, думаю, быть огорченьицу! Кинулся в ноги воеводе Видославу Рославичу, так мол и так, говорю, ты теперь на селе главный начальник, так изволь, мол, распорядиться – спаси от лютой судьбы Горихвоста. Тебе доброе дело зачтется, когда Судимир на весах начнет взвешивать, куда твою душу отправить – в рай или в пекло.
– Разве не князь на селе главный?
– Князь-то что? Он только и думает, как бы в столицу вернуться и снова на свой золоченый престол сесть. Ему на Грязную Хмарь наплевать, он здесь человечек временный. А боярин Видоша сельцо наше прикупил себе в вотчинку – видать, задумал тут корни пустить. Он и есть настоящий хозяин. Ты разве не знал?
– Откуда? Кому в лесу интересны деревенские сплетни?
– И то верно. В лесу жить – по-волчьи выть, – согласился Курдюм.
– Борзуха! К ноге! – послышался из зарослей голос, охрипший от крика на собак.
– Зачем нам вообще выходить? Может, выгодней в зарослях отсидеться? – последовал тут же рассудительный голос боярина.
Из конопляника появился Звяга с выжлицей, посаженной на поводок. Лопоухая гончая беспокоилась и вырывалась, так что псарю стоило сил ее сдерживать. Боярин высунул из кустов испуганное лицо, огляделся и сделал маленький, очень-очень осторожный шажок на опушку.
Горихвост сморщился от сильного запаха псарни, которым так и несло от Звягиного кожуха.
– Ты что, гончую Борзухой назвал? – насмешливо бросил он. – Как же ты тогда борзых зовешь?
– Я гляжу, ты сам борзой, как кобель, – недовольно отозвался псарь. – Таких борзунков суки за ляжки кусают.
– Твоя сука вот-вот от тебя деру даст. Как же ты баб в руках держишь, когда даже суку не можешь на поводке удержать?
– Жаль, что не сам я веревками к дубу тебя привязал, – зло сверкнул псарь глазами. – Щас кишки твои по полянке б разметаны были.
– Будет вам ссориться! – попытался прервать их боярин. – Убираемся подобру-поздорову. Выжлица сама не своя: видать, что-то почуяла.
– А вот и причинка, по которой Борзуха с поводка рвется! – подкатился к ним мельник, тыча в небо пухлым пальцем.
Горихвост задрал голову. Над верхушками сосен кружил Хорохор, расправив черные
– Выследил нас, злодейский пособник! – попытался прикрыться кустом Видоша.
– Пора драпать, – сделал вывод Курдюм.
– Полно вам! Мы уже не в лесу, тут не их царство, – попытался успокоить товарищей Горихвост.
– Этот волк до сих пор своим приятелям норовит! – дергая боярина за рукав, прохрипел Звяга. – Помяни, господин, мое слово: он как был лесным зверем, так и остался.
– Уж не думаешь ли ты, что я предам своих ближних? – скрипнул зубами Горихвост.
– Смотря кто твои ближние. Если нечисть лесная – то нет, не предашь! – с вызовом бросил Звяга.
– Ах ты, тварь! – возмутился Горихвост. – Как ты можешь меня так бесчестить? Я в жизни своей никого не предал!
– Волчий норов не переменишь! – с запалом выкрикнул Звяга.
– С тобой говорить – что опилки толочь! – закричал Горихвост и с размаху влепил псарю звонкую оплеуху.
Звяга ощерился, будто пес, и без лишних слов двинул вурдалака кулаком по скуле.
Ого! Вот это ударчик! Будто молотом приложили. Псарь-то, похоже, не из слабачков. Хоть и выглядит, как сморчок задрипанный, а рубец на роже, кажись, не дома на печи схлопотал.
От удара переметная сума слетела с плеча и раскинулась в траве. Горихвост сразу почувствовал, что плечо будто осиротело. Он завертел головой, пытаясь найти, куда делась длака, и тут второй удар потряс его так, что он едва не опрокинулся навзничь.
Звягина свора будто с цепи сорвалась. Собаки полезли на Горихвоста со всех сторон, норовя цапнуть за ляжку, а то и свалить. Но даже человеческой глоткой вурдалак так на них рявкнул, что псы брызнули врассыпную. Одна выжлица Борзуха не далась на испуг: она препротивно оскалилась и поперла напролом, явно показывая, что выучка и верность хозяину берут верх над животной осторожностью.
Остальные собаки опомнились и потянулись за вожатой. Горихвост оказался в кольце злобно оскаленных пастей, со всех сторон изрыгающих потоки вязкой слюны.
– Что, натравил на меня своих псов? – выкрикнул он псарю. – Вот цена твоей храбрости: без собак ни на что не годишься.
– Чтобы поганый язык твой укоротить, мне собаки не надобны, – резко бросил Звяга. – Я тебе его рукой вырву.
Он дал короткую команду, и свора отхлынула, однако не перестала заливаться лаем – лишь круг, в котором очутились бойцы, стал пошире да попросторней. Горихвост только этого и ждал: он подобрался, присел, и прыгнул вперед, по привычке щелкая зубами. Однако на этот раз его прием не сработал: вместо того, чтобы опрокинуть противника, он сам нарвался на жесткий тычок кулака, ловко выставленного вперед. Удар пришелся ему в солнечное сплетение. В глазах потемнело, дыхание перехватило, его согнуло в три погибели. А вот Звяга строить из себя благородного дворянина не стал: воспользовавшись замешательством вурдалака, он начал безжалостно молотить его руками, коленями и сапогами, стараясь попасть в самые болевые места. Горихвост быстро понял, что псарь привык к кабацким дракам с пьянью, голью и рванью – от такого пощады не жди. Он попробовал отступить, но собаки с готовностью подскочили сзади и едва не вцепились в портки, так что пришлось возвратиться в круг и снова подставиться под псареву молотьбу.