Введение в чтение Гегеля

Кожев Александр Владимирович

Гегель — и он тоже — согласен с этим. Разве что, по его мнению, в этих отношениях Бытия и Мышления внутри парменидовского «шара», или аристотелевского «круга» (упоминаемого Гегелем в приведенном отрывке), или в спи- нозовской и шеллинговской «Субстанции» (о которых он тоже говорит) нет ничего «вызывающего изумление». Ибо отношения эти, говорит Гегель, «непосредственны». «Непосредственное» же означает у него «природное», или «налично-данное». И действительно, это отношение не требует никакой «деятельности», «работы», «силы» или «мощи». Ибо здесь «сущность» не отделяется от своего «природного» субстрата: сущность Бытия пребывает в самом Бытии и только в нем, так же как сущность собаки пребывает только в собаке (и потому-то в этом Бытии мы не найдем, к примеру, стола, т. е. чего-то искусственного). Здесь нет ни действования, ни работы, ни мощи, потому что налично-данное Бытие остается налично-данным, таким, каким оно и было, неизменно тождественным самому себе.

«Изумление» же вызывает как раз производимое Рассудком разложение. Ибо оно и в самом деле «противоестественно». Если бы

в дело не вмешался Рассудок, сущность «собака» существовала бы только в реальных собаках и посредством реальных собак, которые, со своей стороны, определяли бы ее однозначно — самим своим существованием. Потому и можно сказать, что отношение между собакой и сущностью «собака» является «естественным», или «непосредственным». Но когда благодаря абсолютной мощи Рассудка сущность становится смыслом и воплощается в слове, то отношение между ней и ее субстратом перестает быть «естественным», иначе слова, которые в качестве фонетических или графических пространственно-временных реалий не имеют между собой ничего общего (собака, dog, Hund и т. п.), не могли бы служить опорой для одной и той же сущности, будучи все носителями одного и того же смысла. Стало быть, мы имеем здесь отрицание налично-данного как оно дано (с его «естественной» связью сущности и существования); иными словами, созидание (понятий, или осмыс- ленных-слов, которые сами по себе в качестве слов не имеют ничего общего со смыслом, в них воплощенном); иначе говоря, действование или работу.

Ит?к, если традиционное понимание Бытия-Мышления /de l'Etre-Pensee/, объясняя, как и почему у Бытия есть смысл, отдает себе отчет в возможности речи, раскрывающей смысл того, что есть, то оно ничего не говорит о том, как и почему речь становится реальной, иными словами, как и почему на самом деле удается «отделить смысл от бытия» и воплотить его в цепочке слов, не имеющих с этим смыслом ничего общего и созданных исключительно для его воплощения. Но как раз реальность речи и составляет то чудо, которое философия должна бы объяснять.

Изумляет то обстоятельство, говорит Гегель, что что-то, на самом деле неотделимое от чего-то другого, обретает, несмотря на эту неотделимость, отдельное существование, или, лучше сказать, простой атрибут, или «акциденция», становится независимой /autonome/ реальностью.

Так вот, сущность — это что-то «неотъемлемое» /entite- Нёе/ от своего субстрата, и она «действительна только в своей связи с другим», т. е. как раз в связи со своим субстратом. И тем не менее Рассудку удается отделить сущность от ее естественного субстрата и сообщить ей «собственное наличное бытие», воплотив ее в слове или произнесенной, записанной или подуманной речи. Это «наличное бытие», свойственное сущности, ставшей смыслом, есть также ее «обособленная свобода». Ибо воплощенный в слове, или речи, смысл ускользнул из-под власти той необходимости, что правит сущностями, которые по-прежнему привязаны к своим субстратам и однозначно определены своим hie et nunc. Так, к примеру, смысл, воплощенный в слове «собака», никуда не исчезнет, даже если на земле не будет больше ни одной собаки; переданный, например, по радио, он преодолевает препятствия, непреодолимые для реальной собаки, он уместится там, где реальной собаке никак не поместиться, и т. п. И как раз эта «обособленная свобода» и проистекающая из нее «абсолютная мощь» делают возможной ошибку, чего до-гегелевские философы так и не смогли уразуметь. Ибо эта «свобода» позволяет воплощенным в словах смыслам соединяться не так, как соединены соответствующие сущности, не оторвавшиеся от своих естественных субстратов. [331]

331

Понятие «сущность» употребляется А. Кожевом в строгом соответствии с традицией, восходящей к Аристотелю. Сущность — это и «эта вещь», и то, благодаря чему «эта вещь» есть то, что она есть, и определенность (форма, чтойность) вещи, выражаемая ее определением. Поэтому сущность может отделяться (абстрагироваться) от вещи, оставаясь от нее неотъемлемой (прим. перев.).

Вот эта самая «деятельность», отрывающая смысл от Бытия, отделяющая сущность от существования и воплощающая смысл-сущность в речи, и составляет то чудо, в котором призвана отдать себе отчет философия, или точнее Наука, или Мудрость. И как раз пытаясь понять это чудо, Гегель открыл (или уточнил ее смысл) основополагающую (онтологическую) категорию Негативности, называемую им здесь «Негативным» /«le Negatif»/ или «отрицательной-или-отри- цающей-сущностью» /«entite-negative-ou-negatrice»/. Эта Негативность являет собой «энергию мышления», которая отрывает смысл от Бытия, отделяя сущность от существования. Она-то и составляет «энергию чистого „Я"», порождающую «мысль», т. е. «Рассудок» и его речь. Ведь что бы там порой ни говорили, слово /1е discous/ не падает с неба и не носится в пустоте «над водами». Если оно выражает какую-то «мысль», принадлежащую какому-то «Я», то это Я необходимо обладает наличным бытием в природном пространственно-временном Мире, будучи человеческим Я. То, что в онтологической плоскости составляет «чистое Я» (Ich) (это Я и есть способ существования Негативности внутри Себетождественности наличного-Бытия), а в метафизической плоскости представляет собой человеческую «Самость» /«Moi-personnel»/ (Selbst), — это Человек, который в феноменологической плоскости «проявляется» как свободный, исторический, говорящий индивидуум.

Чудо существования речи /discours/, которое должна осмыслить философия, это, стало быть, не что что иное, как чудо существования Человека в Мире. И действительно, то, что Гегель говорит выше (а я комментирую как сказанное о Речи /Discours/),

можно отнести и к самому Человеку. Ведь Человек — это тоже некая «связанность» и «действителен только в своей связи с другим»: он — ничто без животного, которое служит ему субстратом, и он — чистое ничто вне природного Мира. И тем не менее человек отделяется от этого Мира и ему противостоит. Он творит себе «собственное наличное бытие», по существу отличное от всякого чисто природного наличного бытия. И он обретает «обособленную свободу», позволяющую ему двигаться и действовать совсем не так, как двигалось бы и действовало животное, в котором он воплощен, в том случае, если бы оно не было воплощением Негативности и, значит, не было бы мыслящим и говорящим Я. Наделенный «абсолютной мощью», которая действительно «изумляет» в нем, Человек в своей «деятельности», или разумной, т. е. насквозь просвечиваемой Рассудком, «работе», творит реальный противо-естественный Мир, создаваемый его «обособленной свободой» для «собственного наличного бытия» — Мир технический, или культурный, а чаще социальный, или исторический.

В точности как и произносимые им речи, Человек уже не являет собой ни наличного-бъгтя, ни «акциденции» некой «Субстанции». Он — результат действия абсолютной мощи, он — сама эта мощь: воплощенная Отрицательность, или, как говорит Гегель, «негативное» (das Negative). Только понимая Человека как Отрицательность, удается понять то «вызывающее изумление» отличительное свойство человека, которое превращает его в думающее и говорящее Я, способное «разрывать» естественную или налично-данную «связь» сущности с существованием.

Нам известно, впрочем, что в онтологической плоскости Отрицательность осуществляется как Акт отрицания или творчества (дабы пребыть в качестве «чистого Я»). Нам также известно, что в плоскости метафизической «истинное бытие Человека есть его действие» и что только в последнем «индивидуальность действительна» («Феноменология духа», р. 236, 10—12-я строки/ с. 172, 17—19-я строки/). И наконец, мы знаем, что в феноменологической плоскости исключительно благодаря борьбе Человек впервые «обнаруживает себя» в Мире среди природных «явлений» и исключительно благодаря труду в этом Мире «появляется» Рассудок, т. е. мысль и речь [332] .

332

Гегель говорит об этом в разделе А главы IV «Феноменологии духа». См. выше «Вместо предисловия». — Действие обращает вспять «естественное» течение Времени, в котором пребывает налично-данное темпоральное, или имеющее смысл, Бытие. Оно устанавливает приоритет будущего во Времени, в котором Бытие есть и налично-дано только лишь в настоящем /1е present/. Ведь настоящее Действования — это осуществление какого-то проекта будущего: в Действии и посредством Действия (а лучше сказать, в качестве Действия) будущее реально присутствует /а une presence reelle/ в Бытии. Будущее же — и оно тоже, как и прошлое, — есть ничто бытия /1е neant de l'etre/, т. е. его смысл. Но реально /reellement/ этот смысл и ранее не был и остается незакрепленным ни на каком наличном существовании. Потому-то он и может быть некоторым образом отвлечен от своего «естественного» существования (сущность которого он составляет) и перенесен на некоторое «искусственное» существование — на речь /discours/, смысл которой он и составит. Именно в качествесловесного проекта /projet discursif/ будущее реально присутствует в настоящем в качестве будущего. Конечно, проект осуществляется в настоящем, и он есть в прошлом как уже осуществленный. Но настоящее, а значит, и прошлое проекта пронизаны и определены будущим, которое пребывает в нем в форме речи. Сотворенное Действием реальное, стало быть, это что-то реальное, раскрытое мышлением, или словом /parole/. Именно Действие (= Человек) сотворяет Мир, в котором главенствует будущее, Мир Науки и Ремесел, существующий внутри природного Мира, в котором главенствует настоящее (в той мере, в какой он неодушевлен или «материален») и прошлое (в той мере, в какой он есть Мир живых существ).

Итак, Негативность, взятая само по себе, это чистое Ничто (в онтологической плоскости). Это Ничто ничтожествует в Бытии в качестве Действия (чистого Я). Но Действие ничтожествует, уничтожая Бытие и, следовательно, уничтожая самое себя, ибо без Бытия оно — всего лишь Ничто. Негативность, стало быть, есть не что иное, как конечность Бытия (иначе, присутствие /presence/ в нем подлинного будущего, которое никогда не станет его настоящим /present/); и Действие по существу своему является конечным. Потому-то (в метафизической плоскости) у созданного Действием исторического Мира обязательно есть начало и конец. А сущее, по самой своей сути являющееся Действием, «явлено» себе и всем остальным (в феноменологической плоскости) как непоправимо смертное.

Вот поэтому в приведенном отрывке Гегель называет Смертью «недействительность», которую представляет собой Негативность. Но если Человек — это Действие, а Действие — это Негативность, «проявляющаяся» как Смерть, то Человек в его человеческом, или «говорящем» существовании /existence parlante/ есть не что иное, как смерть, смерть, более или менее отсроченная и себя сознающая.

Итак, философски осмыслить Речь /Discours/, или Человека как способного разговаривать, это значит безоговорочно принять фактичность смерти и описать (в трех философских плоскостях) ее суть и значение. И это как раз то, чего не удосужились сделать философы до Гегеля.