Введение в философию
Шрифт:
Та же самая задача предстоит науке по отношению к явлениям сознания: наука должна найти явления, правильно предшествующие и сопровождающие, чтобы таким образом определить естественно-закономерную связь этих явлений. Сопровождающими же и предшествующими явлениями оказываются в данном случае, как обнаруживает опыт, именно физиологические явления в мозгу и нервной системе. Согласно с этим, задача науки состоит в том, чтобы на место ложной науки «психологии» с ее донаучными принципами, «душой» и «силами души», провести и здесь естественно-научное объяснение; научная психология есть физиология.
Таков был бы формальный принцип. Что же касается самого дела, то можно пойти далее и сказать: так называемые явления сознания, кажущиеся сначала столь своеобразными и несравнимыми, в действительности никоим образом не представляют собой чего-либо особенного; наука, напротив, может видеть в них лишь известные, своеобразно видоизмененные явления движения; психические явления сами по себе, рассматриваемые объективно, суть не что иное, как явления физиологические.
Это может быть строго доказано следующим образом. Высший принцип всего новейшего естествознания есть принцип сохранения энергии: сумма действительного движения и двигательной силы постоянна. Происходят передача и превращение движения, массовое движение превращается в молекулярное, живая сила обращается в потенциальную, но она сохраняется в последней без потери и может быть снова из нее восстановлена. Теперь перед нами следующие два случая: извне движение входит
Так же представляется и обратный процесс. Я протягиваю руку и схватываю какой-нибудь предмет; физиология объясняет это явление так: сокращение мышечных волокон есть ближайшая причина поворачивания членов в сочленениях; само оно наступает опять как действие проведенного волокнами двигательных нервов импульса, который мы можем проследить до центрального органа. Тут она пока ускользает от точного физиологического объяснения. Но и здесь также выступает опять то явление, что одновременно с этим на другом пути наблюдается совершение психического явления, возбуждения воли, сопровождаемого чувствами и представлениями. Мы заключаем: психическое явление есть само по себе явление физическое, именно то самое, которое должно быть предположено, как причина иннервации двигательных волокон. Ведь естественно-научное воззрение во всяком случае должно твердо стоять на том, что физическое действие должно иметь физическую причину. Если мы допустим, что простое намерение, как таковое, как простое явление сознания, может причинить движение, то этим мы покинем основной принцип естествознания, и тогда делу не видно будет конца. Если простая мысль может привести в движение одну мозговую молекулу, тогда она может так же хорошо двигать горами и отклонять луну с ее пути; одно совершенно также понятно или непонятно, как другое.
Это доказательство, покоящееся, следовательно, на том предположении, что так называемые явления сознания включены, как члены, в физический круговорот органической жизни, может быть усилено и сделано убедительнее путем биологических и космологических соображений.
Тут указывается на факты сравнительной анатомии; они показывают постоянный параллелизм между развитием нервной системы и душевной жизни: мозг и сознательность растут через весь восходящий ряд животной жизни равномерно друг с другом. Человек, как по развитию сознания, так и по величине и внутреннему развитию мозга, особенно большого мозга, стоит во главе животного царства. Хотя вес его мозга абсолютно не самый большой (мозг слона, например, превосходит его почти втрое), но отношение его к совокупной массе тела значительно благоприятнее: его вес простирается приблизительно до сороковой части общего веса, между тем как у слона он едва достигает одной пятисотой части. Правда, случается, – именно у птиц, – что и относительный вес мозга бывает больше человеческого, однако это очевидно исключительные случаи, объясняющиеся ненормальной легкостью тела птиц. И, без сомнения, человеческий мозг превосходит мозги всех животных тем, что его большой мозг – настоящий орган сознания – стоит далеко выше их по величине и внутреннему развитию.
Тот же самый параллелизм повторяется в пределах человеческого мира: развитие мозга и культуры рас стоят в прямом пропорциональном отношении. Также и внутри рас, – так позволяют заключить результаты многочисленных измерений объема черепов выдающихся людей, – высокому духовному дарованию отвечает превосходящее средний уровень развития мозга; равно как, с другой стороны, глупость и малоголовость или недоразвитие мозга выступают рядом друг с другом. Следовательно, – так, по-видимому, говорят все эти факты, – душа это мозг [20] .
20
Сжатое сопоставление важнейших данных из физической антропологии дает прекрасное сочинение: Peschel. Volkerkunde, во II гл.
Не менее ясно показывают эту теснейшую связь мозга и души физиологические и патологические опыты и наблюдения. Всякое расстройство или повреждение мозга имеет своим последствием расстройства душевной жизни. Удаление слоев мозга у животных или разрушение известных частей его ведет за собою одновременное прекращение известных психических функций. Случайные поранения у людей производят те же самые действия. Во всех психиатрических сочинениях можно найти многочисленные наблюдения о психических расстройствах, наступивших вследствие внешних повреждений мозга. Осколок кости проникает в мозг: как психическое действие, наступает не только расстройство интеллектуальной деятельности, но даже совершенное изменение характера, – больной делается недоверчивым, замкнутым, капризным. С удалением причины – осколка кости – исчезает и психическое изменение. В старческом возрасте точно также правильно наступает понижение духовной деятельности, часто до полной потери способности суждения (dementia senilis); анатомическое исследование обнаруживает, что причиной этого служит сужение и вырождение мозга. Всякая душевная болезнь, – таково убеждение современной, прошедшей естественно-научную школу психиатрии, – есть болезнь мозга, все равно, может ли последняя быть доказана анатомическими исследованиями или нет. Следовательно, мозг есть душа.
К этому же приводит и космологическое соображение. Было время, – так учит новейшая космология, – когда на Земле не существовало никакой органической жизни, следовательно и никакой душевной жизни, никаких так называемых явлений сознания. Было даже время, когда не существовало и земли. То, что мы называем теперь нашей планетной системой, в первобытные времена имело вид громадной газовой или туманной массы. При вращении этой массы вокруг своей оси образовалось утолщение на экваторе; при дальнейшем сокращении это последнее отделилось от центрального тела, как свободно носящееся кольцо, и из этого кольца, посредством разрыва, образовалось самостоятельное тело. Процесс этот повторялся, и таким образом возникла система планет, вращающихся вокруг Солнца, как центрального тела. Одна из этих планет есть наша Земля. Будучи первоначально раскаленно-жидкой каплей космической материи, она мало-помалу охладилась настолько, что образовалась твердая кора, и водяные пары сгустились в воду. Только теперь и могла возникнуть органическая жизнь; она появилась сначала в самом примитивном виде – в очень маленьких кусочках протоплазмы; мало-помалу тельца эти приобрели внутреннюю структуру возникли клетки с оболочкой и ядром, со способностью размножаться посредством деления и соединяться в сложную систему. С постепенным дифференцированием частей, преобразованием их в неоднородные органы, прогрессировало также и внешнее дифференцирование, развитие разнообразных форм живых существ. Наконец из одной ветви многообразного животного царства вышел человек и достиг перевеса над другими членами, нараставшего сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, так что, когда человек начал затем размышлять о своем происхождении, родство с более низким миром представилось ему совершенно невероятным, и он выдумал себе более высокое происхождение.
Космическая физика, – так говорят, – не оставляет вас в сомнении, что жизнь, а с ней и дух, как они имеют начало, так будут иметь и конец. Настанет время, когда не будет более солнца на небе. Количество его теплоты не бесконечно велико; так как оно постоянно расходуется без соответствующего возмещения, то оно должно истощиться. Земля оцепенеет еще задолго перед тем, как это случится. Источником всякого движения и всякой жизни на поверхности земли служит солнечная теплота; сравнительно незначительное уменьшение поступления последней будет достаточным, чтобы заставить исчезнуть сначала органическую жизнь; под конец же все земное тело впадет в недвижимое ледяное оцепенение.
Такие изображения очень пригодны для того, чтобы произвести подавляющее впечатление незначительности и ничтожества жизни. Подобно тому, как коврига хлеба покрывается налетом плесени, целым миром живущих растений, земля в известный момент своего длинного развития покрывается миром живущих организмов; между этими последними, как одна из случайностей в игре этих образований, находится и человек. После короткого расцвета мир этот снова погрузится в то ничто, из которого он явился; остается только одно: вечная материя и законы ее движения. Между бесконечным прошлым, когда не существовало никакой жизни, и бесконечным будущим, когда не будет никакой жизни, выступает мгновение настоящего и жизни, одно мгновение, хотя бы мы и мерили его и не могли бы измерить миллионами лет, – и в это-то мгновение небольшая часть бесконечной материи обнаруживает тот удивительный феномен как бы фосфоресцирования, который мы называем самосознанием или духовной жизнью, – короткое интермеццо, которое, каким бы великим и важным оно ни представлялось нам, для великого мирового целого есть просто незначительная случайность. Материя и движение суть действительное, и то странное переодевание, в котором выступает движение на одно мгновение, не имеет для мира никакого значения, – «короткая игра однодневной мухи над морем вечности и бесконечности» [21] .
21
Л. Бюхнер: Сила и материя (Ludwig Buchner: Kraft und Stoff, 16 Aufl. 1888, стр. 239). На это сочинение все еще можно смотреть как на типичное изложение материалистического миросозерцания в нашей популярной философии, хотя сам автор и отклоняет обозначение своей точки зрения материализмом; и он до некоторой степени прав в этом, так как основные понятия его настолько неопределенны и разнохарактерны что их можно подвести под всякую метафизическую категорию. Как прочные пункты выступают лишь следующие: не существует Бога и никаких целей в природе, нет никакой особой «душевной субстанции с бессмертием и свободой. Пусть книга эта в философском отношении ничтожна, пусть способ изложения в ней неприятен, пусть неумелость в отвлеченном мышлении невыносима, – остается тем не менее тот факт, что с 1855 года она раскуплена и прочитана немецкой публикой в 16-ти изданиях, что она переведена на 13 иностранных языков и здесь тоже была раскуплена и прочитана в многочисленных изданиях. Она может поэтому во всяком случае претендовать на то, чтобы быть причисленной к самым характерным для второй половины нашего столетия явлениям; всякое время характеризуется ведь более теми книгами, которые оно читает, чем теми, которые оно пишет. В своей юности книга имела свой настоящей круг распространения среди образованного среднего класса, отпавшего от церкви и ее исповедания; теперь она давно проникла в низшие слои общества, она принадлежит теперь к инструментам странствующих проповедников социал-демократии. Если спросить, каким преимуществам обязана эта книга своим широким распространением и влиянием, то наталкиваешься на две вещи: она предлагает, во-первых, массу естественно-научных сведений, сообщаемых в популярной форме; во-вторых, она обнаруживает презрение к церкви, теологии и исповеданию. За первое читатель – вполне справедливо – благодарен, а второе завоевывает автору доверие и симпатию: он является как передовой боец в славной борьбе честныхлюдей против лжи, оглупения, рабства и бесправия. Факт, в высшей степени вызывающий на размышление всякого, в каком бы отношении ни стоял последний к церкви и религии. В тех же целях, чтобы вызвать на размышления, пригодно более позднее и не менее богатое успехом сочинение Макса Нордау: Die conventionellen Liigen der Kulturmenschheit (13 Aufl. 1889). И эта книга не выдается в каких бы то ни было отношениях – ни по содержанно, ни по форме; содержанием ее служит не что иное, как сотни раз повторявшееся уверение, что вся наша жизнь и мысль есть ложь. Но именно это-то обстоятельство и сделает ее когда-нибудь в грядущем, – надо надеяться, более счастливом грядущем, – так загадочной: откуда ее притягательная сила? Неужели она действительно выражала самосознание нашего времени?
3. О практических выводах материализма
Разбору теоретической цены только что изложенного воззрения я предпошлю несколько общих замечаний.
Сначала одно слово о склонности материализма принимать духовное и смотреть на него с известного рода пренебрежением, как на незначительный и побочный результат процесса природы.
Я думаю, что как бы велика или мала ни была роль, которую играет во вселенной то, что мы называем духом, он при всех обстоятельствах остается для нас, людей, единственным, что непосредственно имеет для нас данность и значение; не будь его, весь мир сделался бы для нас ничтожным и безразличным. Вообразим себе мир без жизни и души, без ощущения и мышления, без духа и истории; пусть о нем нельзя будет сказать ничего, кроме того, что о нем говорят астрономия и физика. И вот допустим, что в него вступает теперь человек, ничего не знающий, но снабженный совершенным рассудком; к нему приходит в высшей степени совершенный астроном и начинает показывать ему весь мир, отдельные мировые тела, их массу и их движения, излагая до мельчайших подробностей физические и метеорологические явления на всех них: некоторое время такой человек, быть может, смотрел бы и слушал с интересом. Но если б астроном стал пускаться все в новые и новые мировые системы и рассматривать их подобным же образом, то слушатель потерял бы наконец терпение и спросил: «А к чему же все это? Что это значит?» И если б ему ответили на это: ни к чему, это сама действительность, и далее о ней нечего сказать, – то он, смутившись и разочаровавшись, отвернулся бы и сказал: «Ну, если это действительно все, что можно сообщить о мире, то с меня довольно, и я благодарю за дальнейшие старания». И материалистический философ поступил бы не иначе. И его интерес к миру связан, в конце концов, с тем, что в этом мире находятся те мозговые явления с их объективным рефлексом и что они соединяются в то поразительное явление, которое мы называем исторической жизнью. На практике, конечно, и он смотрит на вещи внешнего мира как на орудия и средства проявления духа; и для него тело есть орган и символ души; и для него все цели лежат в духовно-исторической жизни. Но даже и с чисто теоретической точки зрения дух составляет для него центральный пункт вещей; пусть он доказывает, что появление духа есть бесконечно малый момент в космическом развитии; не будь этого момента, – и мировые тела были бы для него не важнее песчинок, которыми играют прибрежные волны и ветер.