Введение в историческую уралистику
Шрифт:
Впервые саамы упоминаются, очевидно, у Тацита (I век н. э.), под именем Fenni — народ, живущий далее на восток от эстиев (см. раздел об эстонцах), не знающий земледелия и ведущий кочевой образ жизни (об этнониме и его германской этимологии см. раздел о финнах). Затем этот этноним встречается в VI веке у Прокопия Кесарийского , у Равеннского географа (Sirdifenni и др.), у Иордана (Finni, Screrefennae) и в VIII веке у Павла Диакона (Scritofini) — эти формы отражают, видимо, германское (скандинавское) словосложение с первым компонентом от др.-сканд. skrida «ходить на лыжах»; речь в этих источниках также идёт о предках саамов.
В сочинении Саксона Грамматика «О деяниях данов» (ок. 1100 г.) и в скандинавских сагах по крайней мере с рубежа XII—XIII веков появляется другое название саамов: др.-норв. Lappir (множ. ч.) — и их страны: лат. Lappia, используемое и сегодня в большинстве европейских языков (шв., англ. lapp «саам», ф., кар. lappi «тж» и т. д.). Происхождение этого имени нельзя считать окончательно
Из скандинавских языков было заимствовано финско-карельское название саамов, lappi, к которому восходит, очевидно, др.-рус. Лопь, известное в источниках по крайней мере с середины XIII века (Лопьская сотня Новгородской земли в Уставе «о мостех» князя Ярослава), и рус. лопари — старое название саамов.
Важно, что уже самые ранние источники говорят о саамах как о народе, не знающем земледелия, охотничьем, ведущем подвижный образ жизни. Это согласуется с данными этнографии, однозначно свидетельствующими о длительном сохранении у саамов не только охотничье-рыболовческого в своей основе хозяйства, но и соответствующих ему архаичных форм социальной организации, материальной и духовной культуры: системы территориально-хозяйственных объединений-сийд (саам. (Ю) 'sijde, (Лул.) siita, (Норв.) siida, (Кильд.) sijd) с общими поселениями в виде так называемых «зимних деревень» и сезонным обитанием малых групп на промысловых угодьях; связанных с этой системой форм жилища (стационарная полуземлянка, так называемая «вежа» и переносное жилище типа чума, «кувакса»); особых саней, сохраняющих форму лодки (так называемая «саамская кережка»; своеобразного, очень хорошо приспособленного к условиям Субарктики национального костюма; института «шаманов»-нойдов (саам. (Ю) noajdie, (Лул.) naite, (Норв.) noaide, (Кильд.) nojd); культ священных камней-сейдов (саам. (Лул.) seite, (Норв.) sieide, (Кильд.) sijd). Саамы, таким образом, резко отличаются в культурном отношении от своих соседей — прибалтийских финнов, скандинавов, русских.
Не менее своеобразен и антропологический (расовый) тип саамов — они принадлежат к так называемой лапоноидной расе, которая характеризуется низким ростом, сочетающимся с большой длиной туловища относительно ног, относительно слабо (на европеоидном фоне) развитым третичным волосяным покровом, относительно более тёмной, чем у их соседей — прибалтийских финнов и скандинавов — окраской волос и глаз (при этом саамы безусловно принадлежат к светлоокрашенным популяциям, они более светловолосы и светлоглазы, чем монголоиды и южные европеоиды), особенностями строения черепа: брахи- или мезокранией, очень низким уплощённым (на европеоидном фоне) лицом с широким лбом и относительно маленькими размерами глазниц, слабо выступающими носовыми костями, низкой переносицей и вогнутой формой спинки носа.
Сочетание в этом типе европеоидных и монголоидных черт раньше было принято объяснять результатом древнего смешения северных светлоокрашенных европеоидов и сибирских монголоидов в лесной зоне Восточной Европы: по данным палеоантропологии лапоноидный тип ещё с неолита был широко распространён на данной территории. Однако исследования последних десятилетий позволяют отказаться от этой точки зрения и принять гипотезу, высказанную уже полвека назад В. В. Бунаком — о сохранении в антропологическом типе саамов расовых черт древнейшего населения севера Евразии, обитавшего в верхнем палеолите в предледниковой зоне и представлявшего собой особый неспециализированный расовый тип, в котором не развились до конца ни европеоидные, ни монголоидные особенности. По-видимому, лапоноидный тип следует рассматривать как западный вариант более широкого древнего комплекса, представленного сегодня также так называемыми сублапоноидным, субуральским и уральским типами (см. разделы о поволжских финнах, пермянах, манси), распространёнными в лесной и субарктической зоне Евразии от Фенноскандии до Енисея преимущественно у народов, говорящих на языках уральской языковой семьи (от саамов до селькупов), и их соседей. Для всех этих типов характерно противоречивое сочетание монголоидных (прежде всего — уплощённое лицо, низкий рост, слабое развитие третичного волосяного покрова, относительно слабое выступание носа, в большинстве случаев — вогнутая или прямая форма спинки носа) и европеоидных (прежде всего — светлая пигментация, низкое по монголоидным масштабам и — опять-таки по монголоидным масштабам относительно профилированное лицо) признаков, восходящее, по-видимому, к древнейшему неспециализированному типу населения севера Евразии, который можно называть «древнеуральской расой» (по Г. М. Давыдовой). Следует полагать, что ещё с неолитического времени происходила постепенная метисация носителей древнеуральского типа с северными европеоидами на западе, в Прибалтике и на территории Европейской России, и с континентальными (в основном — байкальскими) монголоидами на востоке, в Средней и Западной Сибири и на Урале.
Очевидно, сохранение столь архаичного антропологического типа на севере Фенноскандии связано с тем, что местное население развивалось в условиях относительной изоляции, что находит себе подтверждение и в данных палеобиогеографии и археологии. Территории современных Финляндии, Карелии и севера Скандинавии в течение последних 6—5 тысяч лет были гораздо менее подвержены эпохальным сдвигам границ природных зон, чем более южные регионы. За исключением южного и юго-западного побережья Финляндии и крайнего юга Карелии здесь по крайней мере с развитого неолита (с начала III тыс. до н. э.) и вплоть до начала нашей эры не отмечается массового прихода нового населения, наблюдается весьма консервативное развитие местных археологических культур: типичной и поздней гребенчатой керамики и вырастающей на основе последней к середине II тыс. до н. э. культуры асбестовой керамики, доживающей в пережиточном виде на севере до начала нашей эры (об археологическом отражении процесса финно-угризации протосаамов в связи с распространением в Карелии и Финляндии культуры ложнотекстильной керамики см. раздел о прибалтийских финнах).
Таким образом, данные физической антропологии, этнографии и археологии показывают, что саамы являются прямыми потомками древнейшего (по крайней мере — неолитического) населения Северной Европы. Не исключено, что население это первоначально говорило не на финно-угорском, а на так называемом «палеоевропейском» языке неизвестной генетической принадлежности: в саамском языке обнаруживается достаточно мощный пласт слов (в том числе и относящихся к «базовой лексике», например общесаам. *'cace «вода», *nem «земля», *more «дерево», *kke «камень», *peke «ветер» и др.), не имеющих надёжных параллелей в уральских языках, да и в языках каких-либо других семей (Т. Итконен). Возможно, что переход живших в Фенноскандии палеоевропейских предков саамов на финно-угорский язык, близкий раннему прибалтийско-финскому происходил в течение I тыс. до н. э. — I тыс. н. э. вследствие усиливающегося влияния с востока (в эпоху поздней бронзы и раннего железа), начало этого процесса, очевидно, следует связывать с распространением во второй половине II тыс. до н. э. во внутренних районах Финляндии, на юге Карелии, в Прионежье и Приладожье памятников типа Сарса-Томица — одного из вариантов общности культур ложнотекстильной керамики (см. разделы о прибалтийских финнах и о поволжских финнах), которые постепенно вытесняют культуру асбестовой керамики всё далее на север, а затем — с юга (в позднем железном веке и средневековье) — и завершился окончательно лишь в позднем средневековье, в эпоху сложения современной этнической территории саамов и связанных с ней внутрисаамских миграций и контактов (см. ниже).
В русских документах XIII—XV веков имя Лопь и производные от него применяются к населению южного Приладожья (Лопский погост восточнее г. Орешек), и Заонежья (лешая, то есть — «лесная», лопь). Это согласуется с данными топонимики: южная граница распространения субстратной саамской топонимии (согласно исследованиям А. К. Матвеева, И. И. Муллонен и др.) проходит от Межозерья (район между Ладожским, Онежским и Белым озёрами) на западе до верхнего течения р. Мезень на востоке. К аналогичному выводу о былом саамском населении в центральной и южной Финляндии на основании анализа топонимии, преданий и исторических источников пришёл в своё время Т. Итконен. Очевидно, следует полагать, что ещё в конце I тысячелетия н. э. территория современных Финляндии, Карелии и значительная часть Русского Севера были заняты относительно редким населением, говорившем на (древне-)саамских диалектах (М. Корхонен считал даже возможным говорить о «южносаамской» группе диалектов, противопоставляемой «северносаамской» — той, с которой мы имеем дело сегодня).
Это население постепенно было частично вытеснено на север, частично ассимилировано продвигавшимися с юга финнами, карелами и русскими. Первоначально (в XIII—XVI веках) это продвижение на территории современной Финляндии носило характер торговой экспансии, связанной с основанием факторий, сбором более или менее систематических податей мехами с охотничьего саамского населения. О масштабах этой экспансии и степени влияния южных торговцев на образ жизни саамского населения центральной Финляндии свидетельствует происходивший в это время процесс образования больших саамских зимних деревень в этом регионе, явно обусловленный развитием торговли. Постепенно складывается так называемая «лопарская система налогообложения» — система зависимости определённых групп саамов от определённых торговцев, которая в XVI веке приобрела уже вполне официальные формы. Начиная со второй половины XVI века (на Русском Севере — ещё раньше) саамские земли начинают систематически осваиваться приходящими с юга земледельцами, практиковавшими подсеку, площадь лесных угодий резко сокращается и саамское население, лишённое возможности ведения традиционного хозяйства, ассимилируется или уходит на север (см. разделы о финнах и карелах).
По-видимому, в период, когда охотничье-рыболовческое саамское население нынешних Карелии и Финляндии начало испытывать всё усиливающееся давление с юга, на северо-западе саамской территории, в горной тундре Северной Норвегии саамы переходят к крупномасштабному оленеводству (не ранее XIII века): хотя содержание прирученных ездовых оленей и оленей-манщиков для охоты на диких северных оленей было известно предкам саамов, видимо, издревле (в источниках олени у саамов упоминаются с конца IX века), широкое распространение крупного выпасного оленеводства и специализированного кочевого образа жизни у саамов имело место лишь в XVI—XVIII веках (первые письменные свидетельства — с середины XVI века), что позволило саамам широко расселиться в горной тундре Скандинавии, проникнув довольно далеко на юг во внутренних районах Норвегии и Швеции. Вероятно, эти процессы были связаны с экономическим и этносоциальным кризисом лесных саамов в Финляндии и Карелии в условиях постепенного освоения их земель южными соседями, а также — с истреблением диких северных оленей в силу интенсификации промысловой охоты на них вследствие втягивания саамов в систему северноевропейской торговли (ср. аналогичные и почти одновременные процессы у тундровых ненцев — см. раздел о ненцах).