Введение в когнитивную лингвистику
Шрифт:
О.М. Фрейденберг отмечала, что «душа» могла метафорически выражаться в виде двойника доли, судьбы, а каждая из этих метафор, в свою очередь, дублировалась другими метафорами [Фрейденберг, 1978: 38]. А.Н. Афанасьев и А.А. Потебня еще ранее показали, что доля в русском фольклоре – огонь и двойник человека: ее топят, бросают в воду, сжигают, вешают и т. д. В реальной речевой деятельности мы как раз и наблюдаем это переплетение, сцепление, взаимодействие метафор.
Представление о душе как о дыхании, воздухе, паре, ветре, птице, бабочке присущи разным народам, в том числе славянам: душа отлетела, вдохнуть душу, душа вон, душа улетает, прилетает. Даже этимологически
Душа локализована, отсюда фразеологизм душа не на месте; душа – твердый предмет – царапает душу; поверхность, похожая на землю – камень лег на душу, след в душе; душа как книга – читать в душе, душа – отхожее место – нагадить в душу, гниль души; душа как хлеб, поэтому она черствеет – черств душой; душа как цветок – цвет души, цвести душой; душа – музыкальный инструмент – струны души и др.
Много метафор и фразеологизмов связано с мифологемой «душа = маленький ребенок». Есть гипотеза, согласно которой во фразеологизмах закодирован процесс рождения ребенка [Оксенчук, 1996]: в глубине души, тревожить душу, лезть в душу, бередить душу, душа нараспашку, хватать за душу, душа плачет, душа надрывается и др. Ср. также изображение души в виде младенца на русской иконе «Успение Божей Матери».
Душа тесно связана в представлениях древнего человека с загробным миром. О.М. Фрейденберг писала о том, что «мифотворческое сознание конструирует мир на том свете и смерть принимает за план жизни» [Фрейденберг, 1978:. 30]. Поэтому древние славяне снабжали покойников разными вещами: мужчин – кремниевыми копьями, стрелами, женщин – бронзовыми браслетами, ставили в могилы сосуды с пищей [Березанская, 1972: 57].
Души умерших улетают в рай, где зимуют птицы (вырай у белорусов). Но душа умершего, обернувшись птицей или мухой, может прилететь оттуда. На праздник дзяды белорусы готовятся к их приему: моют хату, готовят обрядовые кушанья [Токарев, 1957: 38].
Мифологема «душа = дым» подкреплена обычаем сжигания трупов у многих народов, в том числе и у древних славян [Токарев, 1964: 191]. Делалось это для того, чтобы душа легко и сразу покинула тело и улетела в рай. Эта мифологема сохранилась во фразеологизме душа отлетела в мир иной и др.
Таким образом, представления о душе сложны, противоречивы, непоследовательны, душа представлена в русском языковом сознании несколькими ипостасями; и это полностью отразилось в языке; представления о душе в значительной степени формируют картину мира русского человека.
ТОСКА. Уникальность русского культурного концепта «тоска» неоднократно являлась предметом рассмотрения лингвистов (А. Вежбицкая, А.Н. Иванова, Е.В. Димитрова и др.); ими доказано, что это важнейший концепт русского языкового сознания, ключевое слово русской культуры:
По свидетельству этимологов, слово тоска – общеславянское, но утраченное почти всеми славянскими языками, в том числе и белорусским (ср. нуда, смутак, маркота, журба) – передают лишь однообразие, мутное состояние человека).
Тоска, согласно толковым словарям современного русского языка, – тяжелое, гнетущее чувство, душевная тревога, которая мучает, изводит человека. Но есть у данной лексемы и другие значения: скука, уныние, вызываемые однообразием обстановки, отсутствием дела, интереса к окружающему (тоска зеленая).
Согласно древнерусскому словарю Срезневского, тоска – «стеснение, притеснение». Синонимы: горе, туга, печаль, хандра, скука, уныние, тревога.
В западной философии данной проблемой интересовались С. Кьеркегор, Ж. – П. Сартр, М. Хайдеггер и др. Для С. Кьеркегора и М. Хайдеггера тоска – это страх перед «ничто», а для Ж. – П. Сартра – страх перед своим «я».
Каков же этот концепт в русской духовной жизни от Пушкина до наших дней?
В русской философии одним из первых поднял эту тему Н.А. Бердяев в книге «Самопознание», где она становится одной из ключевых тем. Он пишет, что всю жизнь его сопровождала тоска, причем «иногда она достигала большей остроты и напряженности, иногда ослаблялась. Нужно делать различие между тоской, страхом и скукой. Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожества, пустоты, тленности этого мира. Тоска обращена к трансцендентному, вместе с тем она означает неслиянность с трансцендентным, бездну между мной и трансцендентным. Тоска по трансцендентному, по иному, чем этот мир, по переходящему за границы этого мира. Но она говорит об одиночестве перед лицом трансцентентного» [цит. по: Степанов, 1997, 677]. Он считает, что в тоске есть надежда, в скуке – безнадежность.
А.С. Пушкин дал первый образ тоски в русской поэзии:
Что-то слышится родноеВ долгих песнях ямщика:То разгулье удалое,То сердечная тоска…Тоске противопоставлено у него разгулье удалое. Ю.С. Степанов выделяет у А. Пушкина следующие черты «образа русской тоски»: равнина и снег, снег и ночь.
В стихотворении «Дар напрасный, дар случайный…» (1828) А.С. Пушкин показал причины и механизмы тоски, их можно также считать смысловыми составляющими концепта:
Цели нет передо мною:Сердце пусто, празден ум,И томит меня тоскоюОднозвучный жизни шум.У А.П. Чехова этот образ разрастается, появляются похороны, одиночество, мокрый снег: «Вечерник, сумерки. Крупный, мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей… Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается тоске… Обращаться к людям он считает уже бесполезным… Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем… Нужно поговорить с толком, с расстановкой… Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер… Нужно описать похороны… А лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина… Иона увлекается и рассказывает ей все…» (рассказ «Тоска»).