Вверх по течению Стикса. Книга нахождения
Шрифт:
Порода под ногами податливо вминалась. Лодка шла легко. Если в аду есть погода, то сейчас явно было похоже на оттепель. Временами черный лед становился столь хрупок, что приходилось осторожно выбирать, куда сделать шаг. И однажды я действительно проломил слишком тонкую корку. Нога моя ушла во что-то мягкое и цепкое одновременно. Я ощутил пылающий холод, но Лодочник тут же бросился ко мне и одним рывком вытащил моя ногу из провала. Тьма булькнула (так мне показалось или просто в голове пронеслось сравнение с остывающим туфом) и мгновенно застыла.
Я не успел испугаться, за меня это сделал
Я очнулся в руках у Лодочника. Он растирал меня, его касания отдавались во всём теле, словно бы пальцы его проросли во мне, оплетя чем-то вроде корней, хотя ничего такого я не видел. Так или иначе, но его усилия помогли, чувство цельности вернулось ко мне – но вместе с ним меня накрыло чем-то вроде похмелья. Мучимый им, я пролежал на руках Лодочника еще какое-то время. Затем пришла очередная волна темноты, веки мои закрылись, а когда я открыл их вновь, мир окончательно пришел в прежнее равновесие.
– Что это было? – спросил я первым делом.
Лодочник перелистнул лица, глядя на меня ими так, словно пытался определить подходящий уровень ответа.
– Это тьма, – ответил он просто. – То, от чего сбегает весь твой мир. Но я предпочитаю называть это «ничто». Ничто превращает в себя всё, что попадает в его пределы. Пожалуйста, будь впредь осторожнее, если хочешь остаться собой.
После этого случая мы словно застряли на одном месте. На пути то и дело попадались места, которые я про себя называл «болотами» – та самая мягкая зыбь под ногами, грозившая проглотить меня. Лодочник осторожно переступал с кочки на кочку, различимые лишь им, и я следовал по его следам. Толкать лодку вдвоем в этих местах было невозможно. Мы сворачивали, пробирались к более устойчивой поверхности, но на эти блуждания уходили все наши силы и время. Я копил в себе тревогу и тоску, боясь выдать их Лодочнику, но однажды не выдержал и спросил:
– Что будет, если мы останемся здесь?
– Я же говорил, превратимся в ничто.
– Но ты ведь… знаешь куда идти, правда?
Лодочник встал, оперся о корму и выдержал длинную паузу, прежде чем ответил:
– Послушай меня, человек. Я не Лодочник, как ты боишься меня называть. Имя мое – Проводник. Дело мое – доставлять души с одного берега жизни на другой. Желательно, максимально сохранив их. Для этого есть лодка. Но сейчас я не вижу ни берегов, ни вообще каких-либо ориентиров, которые знаю. Нам надо найти место, где лодка сможет плыть, но только, по возможности, не потеряв тебя при этом. А это, как ты понимаешь, довольно противоречащие задачи.
После этих слов холодной тупой тоски внутри меня стало гораздо больше.
– Ты оставишь меня здесь?
– Нет. Я – Проводник, я не могу этого сделать. Это не область моего выбора, так же, как на земле вы не властны над
Это успокоило меня, но ненамного.
– Мы найдем нужное место?
– Мне бы очень хотелось этого. Но пока я не вижу его.
– Я… я могу как-то помочь?
Проводник (я сразу привык к новому имени) помолчал и сказал только:
– Спи.
Звезды, затрепетав, спрятались за черной туманной дымкой, и тьма пропитала нас сном.
Мы всё больше и больше блуждали по черным топям, лишь изредка проходя куда-то вперед. И я действительно стал замечать, что звезды не только тускнеют, но постепенно редеют – как и предсказывал Проводник. И мне стало понятно, что слова Проводника о том, что он не видит нужного места, не были фигурой речи, как мне показалось сначала, а были ровно тем, что они значили. Проводник точно так же, как и я, был заложником этой бездонной тьмы, окружающей нас, хотя до этого я был уверен, что он если и не хозяин здешних мест, то как минимум управляющий.
Наши привалы стали часты, а хождения бесплодны. Я предложил ему оставить лодку и сделать обход налегке, но он лишь жестом указал, что в таком случае лодку то ли поглотит тьма, то ли мы не найдем ее потом – а скорее всего, это было одно и то же. Проводник вообще стал молчалив, словно слова были светом, который и без того неуловимо исчезал в этом странном мире.
Тьма же была неотступна и терпеливо ждала, когда мы сдадимся ей.
Местные дни сменялись местными ночами, едва отличимыми друга от друга. Тьма уже просочилась во всё вокруг, текла легкой взвесью в пространстве. Сначала я отгонял эту муть, она отлетала, подчиняясь взмаху, но затем незаметно накапливалась вновь – и я перестал бороться с ней. Мир мерк, временами лишь вспыхивая чуть ярче, но всё же неизбежно теряя накал.
Однажды я очнулся, лежа в лодке. Купол неба был неожиданно ясен, и звезды безмолвно мерцали своей поредевшей, но пока еще многочисленной россыпью. На место гаснущих звезд приходили новые, словно кто-то передавал их огонь там, далеко-далеко. Вдруг все они разом погасли. Я не сразу понял, что надо мной склонился Проводник.
– Ты всё еще готов помочь? – спросил он.
Признаться, я уже позабыл и тот свой порыв, и стыд, ставший его причиной, но немедля ответил «да».
– Хорошо. Но нам придется рискнуть.
Я догадался, что рискнуть придется мной, если не всецело, то как-то частично. Я хотел уточнить, что именно мне будет угрожать, но уже не успел: руки Проводника успели странным образом оплести мою голову, и я почувствовал не то что бы массаж, а некую калибрацию себя. Все чувства постепенно сосредотачивались в голове, она словно отделилась от тела, да и вообще от всего остального. Звезды сместились, встали с мест и вдруг стали чертить идеальные круги, словно их снимали на длинной выдержке. В центре осталась неподвижная светлая точка, постепенно она становилась всё ярче, а круги вокруг, напротив, гасли. Звезда наливалась светом и начала дрожать, но оказалось, что дрожит мой взгляд. Проводник помогал мне улавливать ее в фокусе, и я понял, что мне надо уцепиться за звезду прямым продолжительным взглядом. Она упорно не хотела это делать. Юлила, мерцала, отворачивалась. И всё же вдруг звезда словно проткнула меня лучом – и я потерял сознание от такого количества света.